Коломбина не дописала слово – в ночной тишине раздался звон дверного колокольчика.
Кто бы это мог быть, в третьем часу ночи?
В иное время она испугалась бы. Известно, что ночные звонки в дверь ничего хорошего не сулят. Но чего бояться, когда окончательный расчет с жизнью уже сделан?
Может быть, не открывать? Пусть себе трезвонит.
Она пристроила головку пригревшегося Люцифера поудобнее во впадинке на ключице и попыталась сосредоточиться на дневнике, но неумолкающий колокольчик мешал.
Что ж, придется посмотреть, какой сюрприз приготовила жизнь на самом своем исходе.
Газовый рожок в прихожей Коломбина зажигать не стала.
Собственно, она уже догадалась, кто посетил ее в этот поздний час.
Гэндзи, больше-то и некому. Почувствовал что-то. Опять станет убеждать, уговаривать. Придется прикинуться, что со всем согласна. Дождаться, чтоб ушел, и уж потом…
Открыла.
На лестнице тоже было темно. Кто-то выключил там свет.
Смутно виднелся силуэт. Высокий, массивный – нет, не Гэндзи.
Ночной гость молчал, было слышно его шумное прерывистое дыхание.
– Вы ко мне? – спросила Коломбина, вглядываясь во тьму.
– К тебе! – раздалось сипение – такое дикое, злобное, что хозяйка отшатнулась.
– Кто вы? – вскричала она.
– Твоя смерть! С маленькой буквы.
Раздался хриплый хохот, из глубины глотки. Голос показался Коломбине знакомым, но от ужаса она перестала что-либо понимать, да и времени сосредоточиться не было.
Тень шагнула в прихожую, схватила барышню за шею крепкими, как железные клещи, пальцами.
Голос прошипел:
– Будешь вся синяя, с вывалившимся языком. Хороша избранница!
Страшный гость снова хохотнул – хрипло, будто дряхлая собака залаяла.
В ответ на хохот раздалось сердитое шипение разбуженного Люцифера. Храбрый змееныш, за последние недели изрядно подросший на молоке и мясном фарше, вцепился обидчику в руку.
Тот, зарычав, схватил ужа за хвост и шмякнул об стену. Это заняло не более секунды, но Коломбина успела рвануться. Ничего не решала, не выгадывала момент. Как животное, повинуясь инстинкту, рванулась и всё.
Разевая рот, но все равно молча, без крика, побежала по коридору. Просто бежала. Вслепую, сама не зная, куда и зачем.
Ее гнал самый действенный погонщик – страх смерти. Непередаваемый, отвратительный. Сзади грохотала каблуками не Смерть, а смерть – грязная, смрадная, жуткая. Та самая, из детства. Жирная кладбищенская земля. Белые могильные черви. Оскаленный череп. Дыры вместо глаз.
Мелькнула мысль: в ванную, запереть задвижку и кричать, колотить по железной трубе, чтобы услышали соседи. Дверь ванной открывается вовне, ручка хлипкая. Начнет дергать – оторвет, а дверь останется запертой.
Замечательная была идея, спасительная. Но для ее осуществления требовалось три, ну хотя бы две секунды, а взять их было негде.
На пороге комнаты пятерня сзади ухватила за рукав. Коломбина дернулась что было сил, полетели пуговицы.
Зато вернулся голос.
– Помогите! – закричала она что было мочи.
Потом уже кричала не переставая. Так громко, как могла.
Метнулась из комнаты налево, в кухню.
Дверь ванной вот она, слышно, как шумит льющаяся из крана вода. Нет, не успеть.
Из кухни снова налево, в коридор. Круг замкнулся.
Куда дальше? Снова в комнату или на лестницу – входная дверь так и осталась открытой.
Лучше на лестницу. Может, кто-нибудь выглянет?
С криком вылетела на темную площадку, бросилась вниз по ступенькам. Только бы не оступиться!
Мешала длинная юбка. Коломбина рывком задрала ее выше колен.
– Стой, воровка! Стой! – ревел сзади хриплый голос.
Почему «воровка», успела подумать Коломбина, и в этот миг, перед самым последним пролетом, подвернулся и хрустнул каблучок.
Взвизгнув, беглянка грохнулась грудью, животом на каменные ступени, съехала вниз. Ударилась локтями, но было не больно – только очень страшно.
Поняла: встать не успеет. Прижалась лбом к полу. Он был холодный и пах пылью. Зажмурила глаза.
Громко хлопнула дверь подъезда.
Раздался звонкий крик:
– Ни с места! Стреляю!
В ответ сипло:
– На, получи!
Оглушительный треск, от которого у Коломбины заложило уши.
Раньше она в темноте ничего не видела, теперь перестала и слышать.
Кроме пыли запахло еще чем-то. Резкий, смутно знакомый запах.
Вспомнила – порох. Когда брат Миша в саду стрелял ворон, пахло так же.