Последний заезд

На этот раз Луиза взяла и кнут, и вожжи. Она развернула тележку и поехала вниз по реке. Всю дорогу она яростно бубнила, понося весь мужской род — конский, обезьяний, не исключая, надо думать, и спутников. Мы с его преподобием не проронили ни слова. Она ехала по прибрежной дороге — двум колеям посреди росной травы. Так мы доехали до задов арены — туда, где давеча появился Монтаник со своей трехколесной телегой. Вселяющая тревогу панорама вигвамов в ночном тумане развязала язык его преподобию.

— Надеюсь, ты не здесь догадалась искать нашу бедную заблудшую овцу? Потому что, если здесь, то не уговоришь сего пастыря ходить на цыпочках от вигвама к вигваму в поисках грешника. Некоторые особи в этом первобытном сетель-менте еще не утратили звериных повадок.

— Некоторые особи на этом чудо-поезде, где мы работаем, тоже их не утратили, как ты сам сказал. — Луиза позволила лошади перейти на привычный тяжеловесный шаг. — А теперь сидите тихо и молчите, не то всполошим проклятых собак. И придется тогда воевать со зверями зверей.

Луиза не поехала к бреши в заборе, проделанной Монтаником, а повернула налево, в сторону от нее.

— Вон вигвам Джексона, — шепнул я. — Не вижу ни Стоунуолла, ни его жеребца, ни мерина.

— Конечно не видите, — Шепот Луизы больше походил на шипение, — Все убрались — и жеребцы, и мерины, и оба дурака. — По тому, как лохматились слова, понятно было, что она вообще говорит сквозь зубы. Вдруг она осадила лошадь и прислушалась, — Ага. Ага, что я говорила? Нет, послушайте, какой ужас. Слыхали когда-нибудь такую белую горячку? Такой визг, как будто две твари сражаются в трясине.

Эту «белую горячку» я слышал уже несколько минут, но искал ей менее пугающее объяснение — переполох среди ночных птиц, несмазанные тележные колеса, выхлопы из газоотвода старой лошади — но только не в человеческой деятельности. Люди не могут издавать такие звуки, думал я, — даже в самом буйном приступе белой горячки.

— И правда ужас, — сказал я.

Его преподобие перекрестился и забормотал: «Царица небесная, радуйся…», как истый католик.

— Царица небесная ничем не поможет, — сквозь зубы сказала Луиза, — Ты думаешь, ей дело до этого? Или младенцу Иисусу. Нет, проповедник, это людей дела, взрослых людей. Но-о! — Она хлестнула по широкому крупу; испуганная лошадь тяжело затрусила к мерцающей реке, — Выловим их, пока их не унесло.

Наши лошади, привязанные среди лоха, вскидывались и били копытами. Стоунуолл и большой мерин Джорджа, без недоуздков и поводьев, были привязаны разными концами одного лассо. Они всхрапывали, мордами друг к другу, их глаза белели в лунном свете. Жеребец Сандауна от испуга присел на задние ноги и лаял на луну, как дикий пес. То, что творилось под водопадиком, могло испугать любое животное. Двое мужчин валялись и боролись в пене под большим обсидиановым валуном, как накануне дети, игравшие в «царя горы». Только тут игра шла не на жизнь, а на смерть. Оба были голые, если не считать клочьев и лохмотьев, и оба вооружены. У индейца в руке был большой извилистый корень, похожий на оцепеневшую змею, а Джордж держал за ручку разбитый кувшин с зазубринами и размахивал им перед собой, как боевым топором. Сандаун отражал его удары корнем. Они потому только не искровенили себя окончательно, что были очень пьяны. По бедра в воде, они спотыкались и падали чуть ли не при каждом взмахе. Потом выныривали, с воплями выплевывая воду. Вот почему это было похоже на сражение каких-то болотных чудищ. Дикие звуки вырывались из воды, отражались от воды и от камня, метались между берегами, множились. Щелчок кнута Луизы заставил их замереть.

— Перерыв, Закатный… — Джордж посмотрел на нас, приставив ладонь козырьком к глазам, словно позади нас было солнце, а не холодная луна, — К нам гости.

Шатаясь и расплескивая воду, по-прежнему загораживая глаза, он побрел к нам. Наконец он разглядел Луизу и попытался прикрыть наготу остатками заплатанных подштанников.

— Женщины!

Попытка скромности окончательно вывела его из равновесия; он упал на четвереньки и так застыл, до подбородка в воде.

А сзади, под водопадом, индеец, воспользовавшись отсутствием соперника, пытался влезть на камень без помех. Он тщетно лапал скользкий валун; косы его наполовину расплелись и перепутались с водорослями. Непослушным языком он приговаривал нараспев:

• Колдуй, колдуй,
• Самогон дуй.
• Урони-ка, урони-ка, хей!
• Водяной, водяной над моей головой,
• Как я рад, что я живой!

Джордж все-таки поднялся на ноги, но, кажется, не хотел сделать последние несколько шагов к берегу. Луиза с кнутом пугала больше, чем пьяный индеец с корнем. Он поднял разбитый кувшин над головой, приветствуя меня и его преподобие.