Последний заезд

Потом второй втыкает нож и пускает лист. Лист точно так же разрезается надвое — только после ножа половины соединяются вновь! Племя танцует и бьет в барабаны. Ножовщики опять начинают спорить: чей острее? Который разрезал или после которого слиплось?

Спрашивают старого учителя. Он ничего не говорит. Он вынимает свой нож из ножен, втыкает ручкой в дно и идет наверх. Пускает свой лист по течению. Лист плывет, медленно, медленно, а перед самым острием умно сворачивает в сторону и огибает нож.

Вот как я спланировал свой заезд. Смертоносный заряд в мустанге я почувствовал еще до того, как прикоснулся к нему. Сандаун был прав: Месяц Бегущий Сильно был человеконенавистником. Его ненависть я чуял носом; он испускал ее, как гризли испускает мускусный запах, — нарочно. Он хотел, чтобы я ее почуял. Хотел, чтобы я сразу понял: он намерен не просто сбросить меня — он намерен затоптать меня насмерть. Сбросить — это всего лишь способ добраться копытами до моих мозгов и ребер. Заставь наездника думать об этом еще до начала, и ты уже навел на него порчу — таков был умысел Бегущего Сильно. И я постарался об этом не думать. Наука из воскресной школы. Как не думать о правом глазе дьявола? Думай о другом его глазе — вот как. Поэтому, когда мстительный дьявол выгибал шею и косил розовым глазом, чтобы сглазить меня, я думал о чем-нибудь другом — о яблоках и туннелях, о солонине и квашеной капусте, — о чем угодно, только бы не наткнуться на лезвие, которое выставил для меня Месяц Бегущий Сильно. Как кленовый лист, я умно свернул в сторону.

Вот почему я не нахожу себя на сохранившихся в памяти картинках моего заезда: я был не совсем там. Мое сознание было не там. Мое время? Не помню. Очки? Не имею понятия. Все, что у меня осталось, — смазанное пятно на черно-белом фоне, движущемся взад и вперед, вверх и вниз.

Потом задергало палец на ноге, и я понял, что спешился. Ковбои уводили звездоносного жеребца, а он по-прежнему Бежал Сильно — рвался и щелкал зубами в бессильной злобе. Пока я ковылял к калитке, люди аплодировали стоя. Не было всеобщего ора, каким приветствовали двух других финалистов. Я и не ожидал его. Толпе не почувствовать смертоносную грацию Бегущего Сильно. Я был доволен своей ездой, но знал, что мне далеко до броского, красочного выступления Джорджа и до величавой классики индейца. Но знал, что держался правильно — даже грациозно, — хотя не помнил ни единого момента самой езды. Было только общее ощущение. Грация не может быть собственной наблюдательницей, она лишь оставляет после себя светлый осадок.

Из-под помоста вышли близнецы Бисон и пожали мне руку; их рукопожатие говорило о том, что они тоже все поняли. Потом Прерия Роз улыбнулась мне своей многозубой улыбкой и сложила большой и указательный пальцы колечком — «в порядке». Две ее подруги-наездницы согласно закивали. Джорджа я нашел сидящим под тополями; он печально разглядывал разложенные на земле части седла. Увидев меня, он оживился.

— Отлично проехал, ковбой.

Из мирной тени, где отдыхали их лошади, донесся индифферентный голос Сандауна:

— Отличная езда.

Кому нужны крики толпы, если ему отдали должное такие специалисты? Я был более чем удовлетворен — я был пресыщен. Хотелось только одного: несколько минут побыть спокойно и отдельно в тени и глотнуть воды, чтобы промыть забитую пылью глотку. И закончить и убраться, отыскать проклятую больницу.

И уже всем хотелось сматывать удочки — и городским, и туристам. Наездникам и роуперам, важным лицам и говночистам, продавцам попкорна и билетным кассирам, и даже ворчливой туче над горами — всем не терпелось покинуть эту гулянку.

И вот мы подходим к знаменитой финальной сцене — неожиданному завершению, о котором знает каждый любитель пендлтонских родео, а на самом деле не знает. Я прочел несколько отчетов так называемых очевидцев, а выслушал еще несколько десятков. Большинство из них было типа «я сам слышал от очевидца». Полистайте книги по истории родео, которые выходят каждые несколько лет. Все факты в них проверены и задокументированы — и если найдете две одинаковые, я съем вашу шляпу. До какого-то момента все совпадает — что после трех дней у нас троих была ничья; что выявить победителя должен был дополнительный заезд. Но что было дальше — тут историки, исследователи и даже очевидцы разбредаются кто куда. Удивляться нечему. Даже у тех, кто был тогда на стадионе, в голове слегка помутилось от круговерти событий.