Внеклассное чтение. Том 2

— Половина шестого. Третья слева в нижнем ряду, — тоже шепотом повторил он. — А что это за кнопка?

— Она отключает детекторы на одном участке стены. Совсем маленьком, но мне хватит. И всё, Николай Александрович, мы с вами будем в расчете. Живите себе дальше, растите своих «зверят».

Они пошли обратно: впереди Жанна, сзади бледный Фандорин.

На лестнице он тихо спросил:

— Вы собираетесь похитить девочку? Что с ней будет?

— Ничего ужасного. — Жанна подняла палец, приложила ухо к двери, прислушалась. — Можно. Выходим.

Вот они уже снова шли по ковру. Остановились перед гравюрой с изображением какой-то парусной баталии.

— Ничего с вашей ученицей не случится, — повторила Жанна. — Если, конечно, Куцый не окажется монстром, для которого деньги важнее единственной дочери.

— Нет, — покачал головой Ника, желая сказать, что не сможет выполнить ее задание. Она удивленно посмотрела на него.

— Что «нет»? Вы думаете, что он недостаточно хороший отец? — И после паузы добавила, с угрозой. — Или это вы недостаточно хороший отец?

— Не считайте меня идиотом. Как только я исчерпаю свою полезность, вы меня убьете.

Его слова почему-то снова привели ее в легкомысленное настроение.

— Ну и что? — прыснула она. — Зато ваши дети останутся живы. — И тут уж прямо зашлась в смехе. — А может, еще и не стану вас убивать. Зачем? Разве вы мне опасны? Только знаете что, на вашем месте я бы убралась куда-нибудь подальше. Знаете, какие они, чадолюбивые отцы? Если Куцый раскопает, как всё произошло, он вам сделает хирургическую операцию. Без наркоза.

Отсмеявшись, Жанна сказала:

— Всё, пойду, а то Олежек взревнует. Пока, папаша.

И удалилась, грациозно покачивая бедрами.

Николас же прижался лбом к стеклу гравюры и стоял так до тех пор, пока не услышал голоса — еще кому-то из гостей вздумалось полюбоваться старинными картинками.

Это был еле переставляющий ноги старик со смутно знакомым лицом — кажется, академик, чуть ли не нобелевский лауреат. Его поддерживала под руку моложавая, ухоженная дама. Не иначе, еще одна пациентка Мирата Виленовича, рассеянно подумал Фандорин, скользнув взглядом по ее гладкой коже, вступавшей в некоторое противоречие с выцветшими от времени глазами.

Но заинтересовала его не женщина, а старик. На девяностолетнем лице, покрытом возрастными пятнами, застыла несомненная гиппократова маска — песочные часы жизни этого Мафусаила роняли последние крупицы. Через считанные месяцы, а то и недели дряхлое сердце остановится. А все-таки он меня переживет, подумал Николас и содрогнулся. В то, что Жанна отпустит опасного свидетеля, он, конечно же, не поверил.

Но речь шла даже не о собственной жизни, с ней всё было ясно. Главное, что Алтын и детей оставят в покое. Зачем они Жанне?

Разве не за это ты хотел биться, когда рвался на эшафот, спросил себя Фандорин. Радуйся, ты своего достиг. Твой маленький мир уцелеет, пускай и без тебя.

Николас пошел к себе. Метался между четырех стен и думал, думал. Не о том, что скоро умрет, это его сейчас почему-то совсем не занимало. Терзания были по другому поводу — схоластическому, для двадцать первого века просто нелепому.

Что хуже: спасти тех, кого любить, погубив при этом собственную душу, или же спасти свою душу ценой смерти жены и детей? В сущности, спор между большим и маленьким миром сводился именно к этому.

Во дворе то и дело взрыкивали моторы — это разъезжались гости, а магистр всё ходил из угла в угол, всё ерошил волосы.

Хорошее у меня получится спасение души, вдруг сказал он себе, остановившись. Оплаченное гибелью Алтын, Гели и Эраста.

Странно, как это он до сих пор не взглянул на дилемму с этого угла зрения.

Ну, значит, нечего и терзаться.

Дожидаемся половины шестого, совершаем гнусность, которой не выдержит никакая живая душа, но мучаемся после этого недолго, потому что долго мучиться нам не дадут.

Раз угнездившись, фальшивое бодрячество его уже не оставляло. Николас выглянул в окно, увидел, что во дворе остались только машины хозяев да джипы охраны, и был осенен еще одной идеей, гениальной в своей простоте.

А не надраться ли?

Конечно, не до такой степени, чтоб валяться на полу, а так, в меру, для анестезии.

Идея была чудесная, реальный супер-пупер. Ах, Валя, Валя, где ты?

Фандорин поднялся на второй этаж, где прислуга убирала следы пиршества. Налил себе полный фужер коньяку. Выпил. Решил прихватить с собой всю бутылку.