Часы для мистера Келли

— Хорошо.

— Ну, спасибо за доверие.

— Если он клюнет, вы договоритесь здесь товар передавать?

— И ты еще претендуешь на участие в секретных экономических переговорах! Горе моей седой голове, боль моим старым костям!..

— Да бросьте, Виктор Михалыч. Мне ведь плохо очень, честно-то говоря…

— Ты, Крот, дурачок! Как это ты себе представляешь: он понесет отсюда чемоданы с деталями в руках? А если его участковый у подъезда остановит? Или прикажешь ему их доставить через Мострансагентство?

— Но я хочу быть при передаче…

— Чего? Товара?

— Товара. И денег.

— Ах, тебя волнуют деньги! Такова се ля ви! Судьба товара его не интересует. Его интересуют деньги. До чего же четко у нас разделены функции! Я, как мул, горблю, чтобы этот товар достать, купить, украсть, наконец, сделать, черт побери, а потом его спихнуть Гастролеру. А ты, естественно, озабочен одним — как с меня сорвать деньги!

— Если бы не я, фиг знали бы вы про Гастролера. И старичок бы сейчас в этом кресле сидел вместо вас, если бы не я.

— Вот я и оценил твой труд в третью долю. Поэтому уж не мешай мне довести дело до конца. А насчет денег — придется тебе положиться на мою порядочность.

— Придется…

— Да не трясись ты. Пойми: раз я оставляю тебя здесь, значит, я играю на равных. Так будет и дальше. Встряхнись. И верь — я тебе друг. Только я умнее тебя и старше. Ну, хватит! Время — без пяти. Он обещал быть в десять, а люди они точные. Давай полезай в шкаф…

Десять часов

Балашов положил перед собой часы. Его охватила какая-то внутренняя дрожь, и ему казалось порой, что все внутри звенит от напряжения. Он жадно затянулся табачным дымом — это здорово помогает в ожидании. Ох, какая духота нестерпимая! И нервы, нервы. Сдают? Если бы их можно было подстраивать колками, как струны на скрипке! Чтобы можно было взять их в одном ключе на любую нужную ноту… А-аа, все это колеса…

Крот сидел в шкафу совершенно неслышно. «Вот зверь, — подумал Балашов, — я себе представляю, как он там задыхается. Ничего, ничего, пусть попарится».

Звонок резанул, как теркой по коже. Все. Началось. Хромой встал, посмотрел на себя в зеркало. Волосы в порядке, узел галстука на месте, уголок платка торчит из кармана ровно на два сантиметра. Погасил в прихожей свет — пусть сначала, после улицы, ничего не будет видно. Интересно, как его фамилия? Щелкнул замком:

— Заходите, господин Макс…

На пороге стоял высокий худой человек в сером твидовом пиджаке. Жесткий воротничок полосатой сорочки резал жилы на красной морщинистой шее. Большой хрящеватый кадык прыгнул — вниз, вверх.

— Я хотел видеть Порфирий Коржаев.

— Я готов с вами беседовать от его имени.

— Но меня интересует он сам.

— Я думаю, что беседовать о наших делах, стоя в коридоре, не совсем удобно.

— С вами я не имею ни о чем беседовать.

— Как раз наоборот! Именно со мной вам предстоит впредь иметь все дела.

— Очень интересно. Пожалуйста, я буду заходить, — он вошел в квартиру, внимательно глядя на Балашова. Не вынимая руки из кармана, стараясь не поворачиваться к Балашову спиной, прошел в комнату. На его серой пергаментной коже от жары и напряжения выступили капельки пота. Элегантный пиджак на Гастролере сидел превосходно, и все-таки в его движениях была заметна какая-то механическая угловатость, которая остается у кадровых военных на всю жизнь.

«Прилично по-русски говорит, — подумал Балашов. — Наверное, змей, у нас во время войны научился». Он небрежно развалился на стуле, предложил гостю кресло напротив. Тот, оглядевшись, сел.

Балашов, не вставая с места, протянул руку и достал из серванта бутылку «Двина». Налил себе рюмку коньяку, подвинул бутылку иностранцу.

— Угощайтесь, господин Макс. Этот напиток не уступает «Мартелю».

Иностранец не шевельнулся, процедив:

— Спасибо. Я не желаю — на улице очень жарко.

Балашов пригубил, поставил рюмку на стол.

— Как угодно. Дело в том, что наш общий компаньон — Порфирий Викентьевич Коржаев — умер две недели назад от инфаркта.

Макс молча смотрел на него. Его круглые глаза без ресниц, не моргая, уперлись в лицо Балашова.

— Покойный Коржаев выполнял в нашем деле функции коммерческого директора. Поэтому мы с вами не были даже знакомы… по вполне понятным вам причинам.

Гость, не меняясь в лице, молчал.