Эдельвейсы для Евы

— Ну, Лизе Телепневой, моей подруге! Разве ты ее не помнишь?

На лице сестры было совершенно искреннее недоумение, и я некстати вспомнил, что точно так же искренне удивлялась Светка, когда выяснялось, что я или Юлька не знаем кого-то из ее кумиров, каких-нибудь героев любимых мультяшек.

— Дочка, что это такое нарисовала? Что это за зверь?

— Это не звель, это смешарик!

— Что еще за шарик?

— Ну смешарик, ты что не знаешь? — И взгляд такой же чистый и недоуменный. Я увидел Светку так ясно, словно она стояла передо мной, и сердце сжалось от боли.

Виктория тем временем рассказывала:

— Когда ключи завалились за тумбочку, Лиза как раз была у меня, мы собирались на концерт. Я при ней нашла письмо, при ней распечатала, прочла… Посоветовалась с ней, рассказать ли Басе или сначала сообщить тебе. Она подтвердила, что будет лучше, если мы с тобой поговорим с Басей вместе, подготовим ее… И, кстати, тоже велела мне никому не рассказывать о завещании.

— А сама, значит… Черт, черт, черт! — я был вне себя. Попадись мне сейчас под руку эта неведомая Лиза Телепнева, я бы ей шею свернул.

— Ну что ты, Герман! — запротестовала Виктория. — Лиза не может иметь никакого отношения к этим событиям! Мы с ней дружим уже лет двадцать, она человек порядочный и надежный! Как ты мог подумать, что она…

— Я и не говорю, что она сама организовала похищение. Но наверняка раззвонила о наследстве по всему городу! Так, что это дошло до каких-то бандитов!

— Да нет, это тоже сомнительно! — снова возразила Виктория, но уже не так уверенно.

— Мне обязательно надо будет встретиться с этой Лизой!

— Как скажешь, Герман…

Несколько минут мы молчали, занятые своими мыслями.

— И что ты собираешься делать? — тихо прервала паузу сестра.

— Пока не знаю, — честно отвечал я.

— Если хочешь, я тебе подскажу. Я перед отъездом навела кое-какие справки — как оформляют германские визы и вообще… Слушай.

Глава 5 Пани Барбара

Ей часто снился родной город. Не тот современный мегаполис, полный иномарок и рекламных плакатов, который глядел на нее с присланных Германом фотографий и мелькал иногда в телевизионных новостях, и не тот обукраиневшийся Львив, который она увидела, когда однажды выбралась туда в конце семидесятых вместе с внуком, тогда еще старшеклассником, и поразилась обилию современных панельных и силикатного кирпича домов, украинской речи и трогательно-забавных надписей в духе «Смачно як у мами».

Нет, ей виделся совсем другой город, тот польский Львов, что был городом ее детства. После таких снов она, проснувшись, всегда еще подолгу лежала в постели и вспоминала мощенные булыжником улочки, маленькие кофейни, где так вкусно пахло свежевыпеченной сдобой, фонари, желтевшие в ночи, как маячки, строгие костелы с неизменными букетиками на ограде, чумазых трубочистов со щетками, воркующих на крышах голубей, молочников, развозящих по домам молоко, девочек в белых платьицах для первого причастия, напоминающих маленьких ангелочков, обворожительных старушек в шляпках прошлого (а теперь уже позапрошлого!) столетия, старинные брамы^[4] в домах, которые уже тогда, больше полувека назад, были таки-и-и-ми древними! Сколько воды утекло с тех пор… Сейчас ей уже семьдесят шесть. Старуха. Значит, никогда уже ей не пройтись по родной Шпитальной, не постоять у витрин универмага «Пани Ванда», не заглянуть в кондитерскую к веселой Марысе. Впрочем, Марыси давно уже нет на свете, да что Марыси, нет тех магазинов, тех кафе, тех улиц… Дома, конечно, стоят, что им сделается: они были там до нее, будут и после. А ей скоро, наверное, уже уходить. И Бася вздыхала и закрывала глаза. Как давно было все это — молодость, война, любовь, далекий западный город…

— Проше пани, «Фллькишер беобахтер» и «Дер Ангрифф». — Звякнули монетки, и мужская рука в черной кожаной перчатке потянулась за газетами. Перед ее киоском стоял немецкий офицер. Это ее, конечно, не удивило. Чему удивляться: идет война, в городе немцы. Удивило другое — офицер обращался к ней на польском языке. И улыбался так хорошо. Другие офицеры просто бросают рейхсмарки и чеканят: «Дойче альгемайне цайтунг» или «Франкфуртер цайтунг». По всему было видно, что офицер, кроме этой фразы — проше пани, — по-польски больше ничего не знает.

«Вот чудак, — улыбнулась она. — Специально, похоже, выучил». И это было приятно. Лица она его тогда, конечно, не рассмотрела, да и не пыталась это сделать. Не пристало юной паненке разглядывать незнакомых молодых мужчин. Да еще немцев.

---

[4] Брама — арка, подъезд в Польше и на Западной Украине.