Средство от облысения

И тут, шествуя мимо вешалки в прихожей, видит Егор чужие ботинки, мужские естественно. Чистые, блестящие, аккуратненько так стоят, ровненько. Слава богу, что Егор сдал табельное оружие по причине стрельбы из него в преступников – таков порядок. Но под руку подвернулись вилы. Обычные крестьянские вилы для перекапывания земли – жена купила, чтобы отвезти на дачу.

В голом виде с вилами в руке Егор ворвался в спальню, включил свет. Так и есть – рядом с женой лежит. Маленький, еще меньше Егора. Хорошо, что влетел Егор с криком, от которого соседнее с женой тело вскочило и оказалось дочерью Ольгой.

– Представляешь? – Егора даже сейчас передергивало от этих воспоминаний. – Родную дочь мог заколоть. Она визжит: «Папа, почему ты голый?» – Я трясусь весь, жена мне подушкой пах закрывает. Да еще вилами стучу об пол в аффекте, как припадочный Нептун. Я теперь, Володя, если приду домой и застану жену с другим, пальцем его не трону, а только культурно с лестницы спущу. Мне того страху на всю жизнь хватило. А туфли эти чертовы жена мне купила, сюрприз хотела сделать.

ДЕТСКИЕ ШАЛОСТИ

Ночью Володя долго не мог уснуть, ворочался, и раскладушка отзывалась холостяцким скрипом ржавых пружин. Он отгонял от себя воспоминания об уютной семейной кровати, о ласковом тепле жениного тела, о ее счастливом смехе, в котором иногда потешно прорывается звук, похожий на хрюканье маленького поросенка. Перед глазами почему-то маячил список, приготовленный Зоей Михайловной. Уже ненужный, поскольку ни один из Ивановых не оказался искомым любовником, этот список все равно тревожил каким-то пропущенным фактом.

Подсказка явилась в тревожном сне, которым Володя забылся под утро. Ему снилось, что список этот выползает из какого-то агрегата вроде факса или принтера. Вот уже бумажная лента протянулась на метр, на два и продолжает извергаться. В первой графе, как в арифмометре, мелькают порядковые номера, а во второй монотонно повторяется: Иванов, Иванов, Иванов…

Рядом стоит Егор и, сокрушенно перебирая ленту, твердит:

– Ты видишь, старик, сколько в стране Ивановых. И у каждого есть любовница. Здесь не только всех милицейских сил не хватит, – и дивизия КГБ захлебнется.

Но Володю не интересуют сейчас Ивановы, он изучает графу, где указано, что наизобретали товарищи с распространенной фамилией.

Наконец он находит: «Дроссели усовершенствованного типа».

– Дроссели, дроссели, – бормочет он.

– Вставай, дроссель, – толкал его в плечо Гена. – На работу проспишь.

Володя вскочил, ударился о подоконник, одной рукой стал потирать ушиб, а другой искать в карманах брюк список. Так и есть: номер шесть, Иванов, 1950 года рождения, улица Шепиловская, 37, квартира 20, дроссели усовершенствованного типа.

– Ты не мог бы сегодня допоздна позаниматься со своей штангой? – спросил Гена. – Ко мне дама придет.

– Спортзал закрывается в десять, – машинально ответил Володя.

– Старик, никогда бы не подумал, что ты можешь быть таким циником, – рассмеялся Гена, вспомнив свое забавное заблуждение.

Володя пожал плечами.

– Я к своим заеду, – сказал он, – дочка звонила. Надо с ней позаниматься тригонометрией.

– Заночуешь у них?

– Вряд ли.

Володя помнил того Иванова. Славный парень, и жена его их пирожками угостила.

Вспомнил и почему усовершенствованные дроссели показались ему знакомыми. У них на заводе даже после перестройки, когда сократили массу народа, существовала должность инженера по новой технике. Занимал ее Стасик Голубков. Не сократили его, потому что Стасик – так его звали все – вечно кипел и обрызгивал всех своей бурной деятельностью.

Новинки науки и техники были его всепоглощающей страстью. Он регулярно собирал представителей младшего и среднего руководящего звена и обрушивал на них водопады информации, практически бесполезной и неприменимой на данном производстве. Собственно, внедрение новинок Стасика никогда не интересовало, главным был азарт коллекционера. Стасик оформлял стенды, писал плакаты, вещал по заводскому радио и вел рубрику в многотиражке. Стасика знала каждая уборщица, – начальству он казался полезным сотрудником.

Именно Стасик в очередном радиообращении к народу рассказывал о новых дросселях для ламп дневного света. Главное достоинство этих дросселей заключалось в том, что, подпортившись, они не гудели потревоженным пчелиным ульем, а просто отключали лампу.