Глашенька

– Что это значит? – не поняла Глаша.

– Значит, что удивить ее невозможно ничем. В одну сторону это может восхищать, в другую – не может.

– Я все-таки не очень понимаю.

– А что тут понимать? – усмехнулся Лазарь. – Если ты увидишь, как человек бросается в реку, чтобы спасти ребенка, то у тебя будет одна реакция, а если – как он этого ребенка расстреливает из автомата, то другая. А у нее реакция будет одна – что одинаково возможны оба варианта.

– То есть… – Глаша так растерялась, что не находила слов. – То есть она считает, что и то и другое нормально?

– Что нормально, наверное, не считает. Но что и то и другое возможно, допускает вполне, и это ее не удивляет. Меня в ней это даже сильнее когда-то поразило, чем ее красота. Я такой гармонии с окружающим миром ни у кого больше не видел. Но условия своего существования в этом мире она ставит жесткие. В частности – если я уйду, ребенок останется с ней, и она сделает все, чтобы он меня возненавидел. И что мне, в психушку ее упечь? Это нетрудно, многие так проблему и решают. Но в моем случае бесперспективно. Фильке потом что я скажу? Врать ему не могу – проверено.

Все-таки мужской взгляд на жизнь ошеломляюще отличался от женского! Упечь жену в психушку не– трудно, но бесперспективно… Или это не вообще мужской взгляд, а взгляд мужчины, который привык распоряжаться чужими жизнями?

Глаша молчала, не зная, что на это сказать.

– Глупо моя жизнь сложилась, Глашенька. – Лазарь невесело усмехнулся. – Не ожидал, что у меня так бездарно получится. Но ты мою глупость на себя не примеряй.

– Говори яснее, – жалобно попросила она.

Все это оказалось слишком странно, во всем был такой надлом, которого она не только не знала в своей жизни, но не предполагала даже, что он вообще может существовать на свете. Видимо, диапазон ее восприятия жизни был не так широк, как у его жены. Или гармоничности ей не хватало.

– А что тут неясного? – пожал плечами Лазарь. – Я тебя в такую же ловушку не загоняю. И что я там говорил – у нас ничего не закончится, потому что у нас с тобой не отношения – это ты забудь.

– Забыть?

Она шмыгнула носом от обиды.

– Не думай, я-то не забуду. – Он коротко коснулся ее руки. – Но ты свою жизнь всякими душевностями не сковывай. В тебе этой обременительной романтики и без того в избытке. Живи как живется, Глаша. Захочешь от меня уйти – уйдешь. – Он погладил ее по голове ласково и успокаивающе. Встал с кровати. – А теперь поедем ужинать. Я тут по дороге какую-то мельницу видел. Могу предположить, что это ресторан. А ты, кроха моя родная, наверняка проголодалась, только сказать стесняешься.

Глава 21

Дождь то принимался моросить, то прекращался снова – Глаша не замечала ни того ни другого движения природы. Воспоминания ее были слишком влиятельны и не оставляли места для действительности.

В тот вечер в Петровском, когда они поговорили обо всем и Лазарь сказал потом «кроха моя родная», – будущая жизнь представлялась ей ясной. Да, неожиданной, может быть, в глазах окружающих даже странной, но в ее глазах именно ясной и определенной: они будут жить отдельно друг от друга, с соблюдением права каждого на собственную область жизни, но при этом в полном согласии и в той любви, которая связала их однажды и не могла исчезнуть ни при каких обстоятельствах.

Но вскоре оказалось, что минуты такого сильного душевного подъема, как в тот вечер, – это именно минуты, пусть и драгоценные. А в обыденной, повседневной жизни все непросто, неловко, иногда абсурдно и, стоит только выйти за порог спальни, – почти всегда мучительно.

Во-первых, Лазарь никак не мог смириться с тем, что Глаша живет «по средствам» и бдительно следит, чтобы он не устраивал материальную сторону ее жизни на собственный лад.

Мама всегда говорила: «У богатых свои причуды». Теперь Глаша увидала эти причуды во всей красе и поняла, что ей трудно с ними мириться.

Однажды она обмолвилась, что, навещая во Пскове родителей, видела в книжном магазине необыкновенной красоты и необыкновенной же дороговизны огромный альбом Вермеера. На следующий день альбом был доставлен ей в Петровское курьером, чуть не фельдъегерем, а когда Глаша позвонила Лазарю и стала ему на этот счет выговаривать, то он обозвал ее дурой и бросил трубку. Тогда они неделю не встречались и даже не разговаривали: она не отвечала на его звонки. Через неделю он приехал извиняться, она к тому времени и сама уже на чем свет стоит ругала себя за пошлейший пафос, с которым высказывала ему свое возмущение, – в общем, они помирились.