Первый, случайный, единственный

Поэтому она почти не обрадовалась, увидев старшую сестру, идущую ей навстречу по тропинке вдоль забора, хотя вообще-то радовалась ей всегда, особенно теперь, когда Ева с ними не жила и виделись они редко. Ева была частью лучшего, что составляло Полинину жизнь.

– Ранняя ты, рыбка! – Полинка подождала, пока сестра подойдет к калитке. – Засуха, что ли, чуть свет надо на колодец бежать, а то вычерпают? – Она кивнула на полное ведро в Евиной руке.

– Просто не спалось, – улыбнулась та, поставив ведро на острую весеннюю траву. – Вот что ты рано встала, это удивительно. Трудно было предупредить, что в городе останешься? – укоризненно спросила она. – Да еще не дома ночевала… Мама волнуется.

– Пора привыкнуть, – хмыкнула Полина. – Пусть за тебя волнуется, а со мной что сделается? Не спалось… С Темкой опять что-нибудь? – поинтересовалась она.

– Нет, – покачала головой Ева. – Совсем нет, ну что ты. Я понимаю, вы от него теперь шарахаться должны, как от чумы.

– Ой, рыбка, – засмеялась Полина, – от Темки – шарахаться! Особенно я! Он у тебя что, всадник без головы? Обыкновенный парнишка, – поддразнила она сестру. – Ну ладно, ладно, необыкновенный.

– Все бы тебе смеяться. – Ева тоже улыбнулась.

– А тебе бы все страдать, – не задержалась с ответом Полина. – Все ведь уже нормально, долг отдали, живете как два голубка, чего тебе еще?

– Да уж, нормально, – вздохнула Ева. – Юра без квартиры из-за меня, это нормально, по-твоему?

– И совсем не без квартиры. Я же шикарную конуру в Чертанове для Юрки выменяла, забыла? Жить в ней, правда, нормальному человеку невозможно, ну так у Жени поживет, – махнула рукой Полина. – У нее, между прочим, голова на плечах, а не свинья-копилка. Думаешь, она Юрку квартирным вопросом попрекает?

– Не думаю, – кивнула Ева, – но все-таки…

– А все-таки – наплевать и забыть, – решительно сказала Полина. – Юрка забыл, и ты забудь. Живи да радуйся со своим Темкой обожаемым. Я позавчера на его выставке была, – вспомнила она. – Ничего себе фоточки, внушает. Ты широко представлена, – хихикнула она. – Особенно на тех, прозрачных. Почему он их «Последняя Ева» назвал, кстати?

Темины занятия фотографией считала баловством даже его мама, не говоря уже о Наде, которая вообще не могла понять, что ее дочь нашла в этом приемщике фотопленок. Только Ева была уверена в том, что Артем занимается именно тем, чем и должен заниматься.

И Ева была его главной моделью. В крошечной квартирке, которую они снимали в Лефортове, ее фотографий было столько, что даже Полина крутила пальцем у виска, когда время от времени забегала к ним в гости и обнаруживала очередную серию. Конечно, Евины фотографии были и на первой Артемовой выставке.

Выставка эта была необычная. То есть сама выставка, может, была и обычная, но устроили ее на Бородинском мосту – фотографии были развешаны прямо в стеклянной трубе, повисшей над Москвой-рекой. И от этого особенно завораживающе смотрелись те огромные, в несколько квадратных метров, прозрачные оттиски, которые особенно понравились Полине.

Артем сделал их на технической пленке. Они пересекали стеклянный Бородинский мост сверху вниз, колыхались от едва ощутимого сквозняка и смотрелись даже не как фотографии, а просто как контуры – прихотливые, странные, мгновенно меняющиеся, образующие какое-то невиданное пространство. И на всех была Ева, просто на всех! Стояла под деревьями, сидела у окна, мелькала в просветах улиц, уходила, вглядывалась во что-то своими немыслимыми глазами… Неуловимой, волнующей трепетности ее облика как нельзя лучше соответствовала именно эта техника – оттиски на палево-серых прозрачных листах.

– Почему «Последняя Ева»? – переспросила она. – Я, знаешь, его отговаривала, хотя вообще-то никогда не вмешиваюсь. По-моему, претенциозное какое-то название. Но он так решил. Говорит, потому что таких женщин больше нет и не будет, – смущенно добавила Ева.

– Правильно говорит, – еле сдерживая смех, кивнула Полинка. – Товарищ понимает! Так почему тебе все-таки не спится? – напомнила она.

– Мне – не спится? – Ева сделала удивленное лицо.

– Рыбка, – рассердилась Полина, – когда ты пытаешься врать, тебя можно фотографировать для учебника по физиогномике. Есть такая наука?

– Нет, – улыбнулась Ева.

– Ну и фиг с ней. Ты не я, врать не умеешь, так что давай колись. Или я тебе не родственница?

– Родственница, родственница, – засмеялась Ева. И тут же печаль промелькнула по ее лицу, утонула в глазах. – Просто я вчера была у врача, и он сказал, что это наверняка.