Из тупика

Дрейер сразу созвонился с военкомом Зенковичем:

— Куда пошел «Уссури»?

— А черт его тут разберет…

— Немедленно! Отдайте приказ, чтобы «Уссури» затопили.

— Где?

— Между ледоколами — как раз между ними. Это совсем нетрудно: там глубина малая, и наши ледоколы хорошо видны на грунте… А как Мудьюг, держится?

— Держится Мудьюг, держится…

Пока Мудьюг держится, Архангельск будет советским. Казалось, еще не все потеряно, если бы… Если бы нашелся человек, который мог бы возглавить оборону. Но главком Потапов скрылся, и напрасно трещал телефон в его кабинете: любой, кому не лень, подходил, снимал трубку, и выслушивал за Потапова доклады — самые строгие, самые секретные. Потапов служил царю, был порученцем при Керенском, потом перешел к большевикам, и теперь новый флаг распускался над его головой — флаг британский. Слишком много флагов для одного человека!..

Не хватало Павлина Виноградова — сильного, резкого, пусть даже склонного к рискованным решениям, но зато человека, преданного делу революции. Настоящего ленинца! Павлин Виноградов расхлебывал сейчас в Шенкурске ту кашу, которую заварили сиятельные господа эсеры, и наверняка не знал, что творится сейчас в Архангельске. Маймакса вооружилась, это так, но сборные пункты бойцов пустовали: опора Советской власти, пролетарий закопал винтовку на огороде и выжидал, что будет дальше.

Самые надежные части предательски были переброшены из Архангельска на левый берег Двины, — там они томились в бездействии. В городе остался конный эскадрон «диких» ингушей во главе с «левым» ротмистром Берсом и 1-й архангельский батальон, издавна известный бунтами против Советской власти. Сильнейший же отряд обороны — 1-й полк — был до мозга костей пропитан партизанщиной, самой махровой. Хотим — умрем, не хотим — не будем. В этот трудный день они воевать не желали. Митинг за митингом, речь за речью, истерика за истерикой! И с бесподобной лихостью таскали по лестницам казармы свои винтовки за… кончики штыков; пусть дребезжит приклад по ступеням, пусть летит прицел к чертовой матери; пусть выпал из винтовки затвор и рассыпались по земле патроны.

— Не жалам! — орали, и точка…

Наконец стало известно, что Мудьюг пал: англичане огнем сровняли батареи с землей. И теперь, за баром, они быстро спускают водолазов, которые вот-вот снова закроют кингстоны. А тогда заработают на откачку помпы, и ледоколы всплывут снова, как поплавки, освобождая фарватер для интервенции…

Эвакуация продолжалась. По реке, сталкиваясь и трубя, сплывали пароходы с беглецами. На палубах навалом было навалено: архивы губисполкома, ящики с патронами, конторские столы; бабы качали детишек, ревели на палубах коровы, на мостике одного буксира блеяла коза, привязанная к нактоузу компаса. А над этим табором людей, стронутых с насиженных мест, уже пошли барражировать британские «хэвиленды», прилетевшие с авиаматки, и нет-нет да и сбрасывали бомбу…

К вечеру в городе остались из большевиков только одиночки: или выполнявшие ответственные поручения партии, или те, кто тревожился за свои семьи. Не была вывезена из Архангельска и казна исполкома. Среди редких одиночек-большевиков остался в городе и поручик Дрейер.

— Я устал, — говорил он. — Завтра… завтра утром еще можно выехать. Англичане хотя и прекрасные мореходы, но ночью не пойдут. Фарватер захламлен, дельта сложная, и они не рискнут…

Ужинал он, как всегда, «У Лаваля», где уже началась пьяная вакханалия. Безвластие! — появилось безвластие. Делай что хочешь. И впервые, именно с этой ночи, кавторанг Чаплин скинул визитку, — облачился в царский мундир. Из-за стола он посматривал на Дрейера — с усмешкой, с наглым вызовом…

Среди общего разгула и пьяных речей вдруг широко распахнулись двери, и в зал ресторана вошли оборванные подонки, место которым раньше было в пивных шалманах. Чернобровый человек в отрепьях вскинул руку над головой, приветствуя сборище.

— Имею честь, — сказал он, — полковник генштаба — Констанди, Сергей Петрович.

Выступил здоровенный детина с черной повязкой на глазу.

— Капитан Орлов, — назвал себя хмуро…

Это были будущие полководцы Северной армии.

Твердыми шагами к Дрейеру подошел адмирал Виккорст.

— Па-аручик, — сказал он, — я думаю, вам лучше уехать отсюда.

— Я это сделаю, адмирал… Мозолить глаза вам не стану!

* * *

Мурманск! — К нему была приложена тактика постепенного «обволакивания», задурманивания, тактика посулов жратвы и лозунгов.