Французская жена

Теперь его взгляд стал жестким. Мария не знала, как отвечать на такой взгляд.

– Вы думаете? – пролепетала она.

– Я знаю.

Феликс поставил пустой бокал на скатерть и поднялся из-за стола.

– Я пойду, – сказал он.

– Но куда? – удивилась Мария. – Ведь уже ночь, и ведь вы сказали, что живете здесь, то есть Нина сказала…

– Правда, да брось ты! – воскликнула Нина. – Переночуй хотя бы.

Не обращая внимания ни на ее восклицания, ни на лепет Марии, он направился к выходу из кухни. В дверях обернулся и сказал:

– Спасибо. Спокойной ночи.

Детали, разложенные на полу в гостиной, он, наверное, собрал заранее, потому что входная дверь открылась и закрылась ровно через минуту.

В недоуменной тишине, которая установилась в кухне, этот звук показался очень громким.

– Ну и дурак! – сердито сказала Нина.

Они вдвоем подошли к окну. Феликс шел по узкой улице Монморанси. Огромная сумка висела у него на плече. Его тень была похожа на тень средневекового мастерового. Наверное, из-за того, что шел он среди старинных домов.

– Алхимик, ей-богу! – с досадой заметила Нина.

– Почему алхимик? – не поняла Мария. И сразу догадалась: – А, Фламель?

– Почему Фламель? – удивилась на этот раз Нина.

– Алхимик Николя Фламель жил на нашей улице. В соседнем доме. Изобретал философский камень.

– Ого! – хмыкнула Нина. Про Феликса она, кажется, сразу забыла, увлеченная более интересным впечатлением. – Так Полин – его родственница, что ли, алхимика того? В смысле, он ее предок? Надо будет спросить.

Феликс остановился, обернулся, посмотрел вверх. Марии показалось, что она увидела, как блеснули его глаза, темно, внимательно и непонятно.

Но этого не могло быть, конечно – как она могла бы разглядеть это издалека?

Постояв немного, он снова зашагал по узкой улице – казалось, раздвигая плечами стены старых домов. И скрылся за углом.

Глава 5

– Ну и вот, взяли мы байк напрокат и поехали. А там, в Индии, все ездят, как их левая пятка захочет. И все время сигналят как подорванные. И кажется, что все машины орут как резаные.

– Здорово! – воскликнул Жан-Люк.

– Сначала, конечно, здорово, но скоро надоедает. Особенно коровы.

– Они тоже орут?

– Они шляются где попало. А захотят, так завалятся прямо посреди шоссе, и все должны их объезжать.

– Почему?

– Потому что они священные животные.

– Они живут в церкви?

– Пусть бы лучше в церкви жили, чем на дороге валяться. Да ну ее, эту Индию! Вспоминать неохота.

На самом деле Нинке было неохота вспоминать не Индию, точнее, не Гоа, где она встречала прошлый Новый год, а Вольфа, с которым она туда ездила. И как летели они новогодней ночью по шоссе вдоль океана, как развевались на ветру его длинные волосы, залепляя ей лицо, как раскатисто гремел над океаном его хохот, как она смеялась вместе с ним… Пропади они пропадом, даже самые распрекрасные воспоминания, если за всем этим с неизбежностью следует предательство!

Куда приятнее, чем вспоминать Вольфа, смотреть на рождественский Париж.

Он лежал внизу – не лежал, а дышал всем своим огромным существом, сиял всеми своими необыкновенными, разноцветными, бегущими во все стороны огнями.

Нинка с Жан-Люком стояли на смотровой площадке универмага «Прентан» на Больших Бульварах. Они забрались сюда потому, что Нинкина соседка по квартире, Ангела, вычитала в своем немецком путеводителе, будто именно отсюда открывается какой-то необыкновенный вид на Париж, даже лучше, чем с Эйфелевой башни. Нинка сдуру рассказала об этом Жан-Люку, и тот потащил ее сюда – она подозревала, только потому, что его соблазняла высота, на которой он окажется, а никак не роскошный вид.

Какие мысли крутились теперь в его голове, можно было только догадываться. Во всяком случае, Нинка глаз не спускала с мальчишки, то и дело отгоняя его от перил смотровой площадки. Пришлось даже, чтобы хоть немного его отвлечь, купить ему горячий шоколад в кафе, которое располагалось тут же, на крыше. Помогло это, впрочем, не слишком: Жан-Люк то и дело поглядывал вниз и, похоже, прикидывал, как бы половчее перелезть через перила на узенький карниз.

– Смотри вон туда! – приказала Нинка, кивая на сияющий город. – Красиво же.

– Чего красиво? – Жан-Люк бросил небрежный взгляд на Париж. – Ага, ничего так светится.

Париж светился всей широтой своих улиц и бульваров, всеми куполами и шпилями церквей, дворцов, театров… Даже у Нинки, которая не отличалась восторженностью, захватывало дух от этого огромного праздничного сияния.