Детская книга

Экран мигнул, дал подробную справку.

В старой Руси летоисчисление велось не от Рождества Христова, а от Сотворения Мира, которое, согласно расчетам средневековых богословов, произошло за 5508 лет до Рождения Христа. Эта система летоисчисления использовалась в Византийской империи начиная с 6 века и позднее утвердилась на восточнославянских землях. С 1 января 1700 года, по указу Петра I, Россия перешла на хронологию по европейскому образцу.

До 17–18 веков в Европе не существовало единой договоренности о том, с какого числа начинается отсчет нового года. Например, в России в 9-15 веках год начинался 1 марта, а в 1492–1699 гг. — 1 сентября. День обычно определяли по церковному календарю.

Неделя жен-мироносиц (мироносицкая неделя) — третья неделя после Пасхи, в продолжение которой чествуются женщины, приносившие благоуханное миро к гробу Иисуса Христа.

— Про Новый год и про жен ясно. Но какой год сейчас по-нормальному? И число? Ну, если не по-церковному? — нетерпеливо спросил Ластик.

Точное время 4 часа 59 минут 11 секунд 13 апреля (по западному календарю 23 апреля) 1605 года.

Четыреста лет назад — вот куда, оказывается, закинула хронодыра шестиклассника Фандорина!

Он попытался вспомнить, что там такое происходило в начале 17 века. Этот период они в школе еще не проходили. Во Франции три мушкетера, а у нас-то что? В 4 классе читали «Рассказы по истории отечества». Кажется, кто-то с кем-то воевал. Наши с поляками, точно. Минин и Пожарский, Иван Сусанин. Или это позже было? Эх, попасть бы сюда семиклассником — всё бы про 17 век знал!

Хотел Ластик задать унибуку следующий вопрос, но в это время из-за дверцы донеслись голоса.

Один был уже знакомый, мурлыкающий. Второй — неторопливый и какой-то мокрый, будто человек собирается отхаркнуться, да никак не соберется.

Слышалось каждое слово, только вот смысл был малопонятен.

— Пожалуй-ста, князь-батюшко, сам узришь.

— Годи, Ондрейка, годи.

Вон оно как! Убийца называет собеседника «князем-батюшкой», а тот его попросту, «Ондрейкой». Выходит, этот мокроголосый и есть главный!

— Речешь, годящ отрок-то? — сказал князь. — Собою личен, не смердяч?

Это про меня, сообразил Ластик и спохватился — ведь можно включить режим перевода!

Шепнул в унибук: «Перевод», и почти сразу по дисплею поползли строчки:

— Говоришь, мальчик подходящий? Хорош собой, не протух?

— По-моему, то, что нужно. Да ты, Василий Иванович, сам посмотри.

Василий Иванович! Значит, хозяин дома, тот самый, на букву «Ш».

— Не подгоняй. Дай собраться с мыслями.

Раздался скрип — это князь, наверное, уселся.

— Ох, рискованное дело мы затеяли, Ондрейка.

Унибук подчеркнул имя и разразился обстоятельным комментарием:

«В допетровской Руси обращение старшего к младшему в уменьшительной форме не имело оскорбительного или фамильярного оттенка, поэтому правильнее было бы перевести „Ондрей“.»

— А куда деваться? С каждым днем вор (Точное значение этого термина вне контекста непонятно; слово «вор» часто употреблялось не в значении «человек, незаконным образом похищающий чужое имущество», а в значении «государственный преступник») все сильнее. Кругом шатание и смута, царь Борис совсем пал духом, а прежде какой орел был. Хоть и не люб он мне, но лучше уж он, чем невесть кто. Новый царь своих бояр назначит, а нас, прежних, истребит. Уж меня-то первого, после той истории, с дознанием… Оно конечно, выставить нетленные мощи — это сейчас очень помогло бы. Слух про то, что мощи царевича в Угличе творят чудеса, мы уже распустили. Если и в Москве произойдет несколько исцелений, все поверят. Чернь доверчива и любит сказки. Сразу перестанут болтать, будто царевич Дмитрий жив. И не станут слушать призывов Самозванца.

Тут Василий Иванович замолчал, из-за стены донесся странный треск.

Ластик снова вскарабкался на лавку, прижался глазом к отверстию.

В кресле сидел дядька с длиннющей, наполовину седой бородой. Голова у него была прикрыта облегающей черной шапочкой, выпирающее брюхо высоко, под самой грудью, перехвачено широким парчовым поясом. Прочие детали одежды Ластик толком не разглядел — так его поразило лицо князя.

Левая бровь была опущена совсем низко, так что под ней сгустилась тень, а глаза не было вовсе, зато широко раскрытый правый блестел и посверкивал, будто зажженная лампочка.