В плену у орбиты

— Что ж, я рад, что хоть в отношении доброго вина ты проявляешь здоровый инстинкт, — сказал Лайонз. — Вот мы говорили об учебниках, и ты понес чепуху о ветеранах, которые их написали. Тут-то ты и ошибаешься, Кипяток.

Пруэтт поморщился.

— Твоя ошибка в том, что ты принимаешь учебник за конечную истину. А он и рядом не лежал с этой истиной и никогда не станет ею. Потому-то мы все переписываем их, меняем, дополняем. Ведь до сих пор превосходные летчики, налетавшие по двадцать тысяч часов, гибнут и гибнут, и учебники ни в чем не могут им помочь. Учебники, мой юный друг, они дают общее направление. И то лишь до определенной точки, — а уж дальше ищи дорогу сам. И твоей партой становится кабина самолета.

Он поднял кверху палец, и Пруэтт задрал голову.

— Вот-вот, правильно, — ласково сказал Лайонз. — Там, только там — настоящая школа.

Потом они поехали на аэродром, где Пруэтт оставил свою машину. Он уже было захлопнул дверцу, когда Лайонз поманил его.

— Сколько тебе еще осталось до явки на службу? — спросил он.

— Примерно шесть — семь недель, — ответил Пруэтт.

— Времени маловато, но можно попытаться кое-что сделать до твоего возвращения к этим железным уродам, на которых вы там летаете.

Лайонз задумался; Пруэтт молча ждал, что он скажет. Наконец Лайонз посмотрел на него в упор.

— Приезжай-ка завтра утром, — сказал он. — Будь здесь в шесть… ровно.

Пруэтт не успел раскрыть рта, как машина Лайонза с ревом унеслась.

«Долгий же был сегодня день, — размышлял он по дороге домой. — „Кипяток“ Пруэтт. Да, Лайонз яснее ясного дал понять, что я еще совсем молокосос. Черт побери, умеет же летать этот старик!»

На другое утро он был на аэродроме в половине шестого. Еще до приезда Лайонза Пруэтт вывел «Стирман» из ангара. Он промыл отстойник и тщательно осмотрел самолет. Когда Лайонз подошел к ангару, Пруэтт низко поклонился и произнес нараспев:

— Приветствую тебя, о Учитель! Твой ученик ожидает тебя.

Лайонз улыбнулся ему.

— На лету хватаешь, Кипяток. По крайней мере ведешь себя как надо. — Он посмотрел на «Стирман». — Все проверено?

— Самолет готов.

— Хорошо. Зато я не готов. — Он кинул Пруэтту связку ключей. — Открой кабинет и приготовь кофе. С этого надо начинать, если хочешь стать настоящим летчиком.

И он исчез в ангаре.

Шесть недель Лайонз муштровал Пруэтта. Он не давал ему спуску ни в чем, не принимал никаких отговорок, орал и ругался при малейшем нарушении приказов.

Он был беспощаден и умел своими стариковскими колкостями доводить Пруэтта до белого каления. А когда это случалось и Пруэтт начинал багроветь от ярости, он вытягивал шею и, заглядывая Пруэтту в глаза, говорил голосом, жестким, как наждачная бумага:

— Что с тобой, Кипяток? Обижаешься? Ну да, ты же великий летчик! Ты знаешь все на свете! Может, — фыркнув, добавлял он, — ты сам хочешь меня поучить? Попробуй, Кипяток, а?

И всякий раз Пруэтт вовремя умерял свой пыл и не доводил дело до перебранки. Он понимал, что это тоже элемент его закалки, как и все остальное. Лайонз подзуживал его при всяком удобном случае как на земле, так и в воздухе. Как — то после выполнения серии фигур он довел своего ученика до того, что тот чуть не задохнулся от ярости.

Лайонз тотчас передал ему управление самолетом.

— Ладно, Кипяток, раз уж ты сегодня такой зверь, посмотрим, как ты справишься…

Он с блеском и в невообразимом темпе выполнил несколько труднейших фигур и велел Пруэтту повторить их с абсолютной точностью. Пруэтт попытался, но потерпел неудачу — он весь горел от злости. Он сорвал гнев на самолете, и тот, конечно, шкандыбал, как грузовик по плохой дороге. Лайонз то и дело выражал свое отвращение — он хватал ручку и принимался с силой дергать ее взад и вперед, так что ручка Пруэтта бешено дубасила его по бедрам и коленям.

Наутро Пруэтт обнаружил, что ноги у него все в синяках и ссадинах. К удовольствию Лайонза, Пруэтт подошел к нему в кабинете и потребовал разговора начистоту. Он спросил своего наставника, намеренно ли тот изводит его, старается привести в ярость.

— С чего это ты взял? — подозрительно ласково спросил Лайонз.

— А с того, черт бы вас побрал, что вы всегда передаетете мне ручку после нашей стычки и требуете, чтобы я выполнял все эти фигуры, хотя чертовски хорошо знаете, что хуже момента… — он внезапно смолк. — Понял я в чем дело, — закончил он спокойно.