Дорога дальняя, казенный дом

— Вроде ничего пацан. Только служить не хочет…

— Не хочет — заставим…

Офицер даже не глянул на Вадима. Зато пробежал глазами его личное дело.

— В институте учился, хорошо… Первый юношеский по гимнастике, КМС по лыжам… Так, медкарта… Годен без ограничений…

— Но ему еще здесь медкомиссию пройти надо. А то завернут потом…

— Не завернут… А за некомплект нас в хвост и в гриву. Это ж десантура, они такой вой поднимут… А поезд через два часа… Зуев!

— Чего? — отозвался Вадим.

— Ни «чего», а «я». Выйти из строя!

Он пожал плечами и плетущейся походкой подошел к офицеру. Вместе с ним направился к автобусу.

Десантник с четырьмя звездочками на каждом погоне придирчиво глянул на него. Вопросительно посмотрел на офицера со сборного пункта.

— Этот должен подойти! — бодро выдал тот. — Рост метр восемьдесят, здоров, кандидат в мастера спорта по лыжам и спортивной гимнастике…

— По гимнастике первый разряд, — уточнил Вадим.

— Ничего, мы из тебя мастера сделаем… Служить хочешь?

— Нет.

— Значит, психически здоров, — сделал вывод офицер-десантник.

— Гы-гы! — развеселился солдат за его спиной.

Среднего роста, кряжистый, широкоформатная морда — в форточку не пролезет. Глазки маленькие, выпуклые, как у рака.

— Стыкин! — не оборачиваясь, одернул его командир.

— Это он молодость вспомнил, товарищ капитан… — пояснил второй солдат.

Он сказал это с таким видом, как будто офицер был его лучшим другом. Вроде как и огонь и воду плечом к плечу с ним прошел.

— Оба будете молодость вспоминать, — усмехнулся капитан. — На марш-броске. Ты, Коляда, побежишь первым…

Он явно не разделял точку зрения своего подчиненного. Не были они друзьями. А кто в этом сомневается, того на марш-бросок, да еще в противогазе…

Коляда молча проглотил пилюлю, но посмотрел на Вадима так, как будто мысленно послал ему черную метку. И взгляд Стыкина ничего хорошего не предвещал. А ведь они «деды». Те самые дикие и свирепые злыдни, которыми мамы пугают своих сыновей чуть ли не с детского сада.

— А можно я пойду? — спросил Вадим.

— Куда? — удивленно посмотрел на него капитан.

— Ну, к своим… — махнул он рукой в сторону, где скрылась его команда.

— Теперь мы для тебя свои. Становись в строй!

Вадим и без того понял, что уже не волен распоряжаться собой. А тут еще и приказной тон…

Офицер со сборного пункта от руки вписал его в список убывающей команды, передал все документы капитану. А Стыкин передал ему коробку с сухим пайком. Вернее, многозначительно посмотрел на парня с такой коробкой, а тот сразу понял, что ему нужно делать — без всякого восторга, даже с извиняющейся улыбкой передал ее Вадиму. Над строем будто тяжелым маревом колыхалась мрачная аура. Похоже, все, кто в нем находился, остро осознавали свою бесправную сущность. Целых два года армейской кабалы, только от одной этой мысли хотелось выть…

2

Иван Александрович вошел в дом на правах хозяина. Вадима нет, ушел к родителям и, судя по всему, возвращаться не намерен. Что ж, его дело… Зачем ей Вадим, когда у нее есть такой мужчина, как Алтынов. Человек-легенда, олигарх с несметным состоянием. Он обязательно на ней женится…

— А я тебя ждала, любимый! — умиленно проворковала Олимпия. — Ты, наверное, голоден. Я приготовила замечательный пирог с осетриной. Фирменный рецепт. Пальчики оближешь…

Она и сама готова была пальчики ему облизать, лишь бы он только выполнил свое обещание. До нервных колик ей хотелось стать женой великого Алтынова.

— Спасибо, я сыт…

Увы, но Иван Александрович был не в духе. И причина не в проблемах, которые нет-нет да и возникали в его финансово-промышленной империи. Обычно он скрывал свое плохое настроение. Но это было до того, как Вадим не застукал их вдвоем. С тех пор Ивана Александровича как подменили… Радоваться надо, что Вадим узнал правду — ведь объясняться с ним не пришлось. Алтынов же злится — и на нее, и на себя.

— Тогда массаж… Мне кажется, тебе нужно расслабиться…

— У массажиста я уже был, — поморщился Иван Александрович.

— Разве твой массажист сравнится со мной? — сделала удивленные глаза Олимпия.

Но Алтынов даже не пытался ответить на ее вопрос. Он думал о другом.

— Скажи, тебе хорошо жилось с этим… с Толиком, кажется… Фамилию не помню… Да и зачем ее помнить. Насколько я знаю, он тебе свою фамилию не предлагал…