Дорога дальняя, казенный дом

И все же Марина по-прежнему опасна. Может, Алтынов и не простил ее, но женская интуиция подсказывала, что он все равно неровно к ней дышит. Как бы не переметнулся на другую сторону…

— О чем ты думаешь? — спросил Иван Александрович.

Они голышом лежали на водяном матрасе, внутри которого плавали искусственные золотые рыбки. Хоть они и неживые, но казалось, что любая из них в состоянии выполнить одно желание. Но не поймать их. Да и желаний у Олимпии было столько, что этих рыбок явно не хватит, чтобы их выполнить.

— О том, что могу стать русалкой… — задумчиво изрекла она.

— Что за блажь?

— Если ты меня вдруг бросишь, я обязательно стану русалкой. Это нетрудно. Река у нас глубокая, мост высокий. Спрыгну с моста — и поминай как звали… А ты будешь лежать на этом матрасе со своей Мариной, смотреть на этих рыбок…

— При чем здесь Марина?

— Ну, не Марина… Мало ли кто… Только не думай, покоя от меня не ждите. Я буду приплывать к вам. Русалкой буду плавать под вами…

— Я не собираюсь тебя бросать… И плавать ты должна только подо мной. Можешь русалкой, можешь ласточкой, можешь черт знает чем. Лишь бы подо мной…

— Черт знает чем? Это интересно. Надо попробовать… Но не сейчас. Я так устала. Ты настоящий зверюга…

На самом деле устал Алтынов. И никакой он не зверюга. Но мужики не только падки на лесть, они еще и верят в нее. И Алтынов верит… Пусть верит во что угодно, лишь бы только замуж взял. И желательно без условностей новомодного брачного контракта. Хотя это вряд ли…

— До ночи еще время есть, отдохнешь, — снисходительно улыбнулся он.

Похоже, он уже собрался идти в душ. Сейчас взбодрится, смоет усталость и снова займется своими делами. А Олимпия хотела, чтобы он занимался только своей женой, неважно, что гражданской. Она должна была удержать его на любовном ложе. Для этого нужно было продолжить разговор.

— Сегодня Анжелу видела, — первое, что пришло на ум, сказала Лима.

— Какую еще Анжелу?

— Ну я тебе рассказывала. Вадим твой с нею гулял, ну, еще до меня…

— Да, что-то слышал…

— Она еще ребенка от него родила…

— Да, ты говорила, что она беременна… — вспомнил Алтынов.

— Так сколько времени уже прошло… Ребенку год уже…

— Ты уверена, что ребенок от Вадима?

— Ну, да… Да и она сама подтвердила… Но дело не в ребенке. Дело в ее муже… Муж у нее военный, офицер… Ему в Чечне обе ноги оторвало…

— А чему ты радуешься? — Алтынов с упреком посмотрел на Олимпию. Как ушат ледяной воды на нее вылил.

— Я?! Радуюсь?! — оторопело спросила Олимпия, вытягиваясь в лице. — Совсем не радуюсь… Просто у меня настроение хорошее… Было…

— Извини, если я ошибся… Так что там с мужем?

— Ну говорю же, обе ноги потерял…

— И что?

— Так Анжела с ним осталась!

— А что тут удивительного? Он же муж…

— Муж, но без ног… Ноги же не вырастут… Я ей говорю, зачем он тебе? А она — муж без меня пропадет… А сама она не пропадет… Она же еще молодая, ей жизнь устраивать надо… Ну не дура?

— Кто дура? — как-то странно покосился на Олимпию Алтынов.

— Ну, Анжела… — дрогнувшим голосом уточнила подруга Ивана Александровича.

И сама почувствовала себя дурой. Нашла о чем говорить, да еще в осуждающе-насмешливом тоне. Ведь Алтынов мужчина, а мужская солидарность многое значит.

— И муж у нее дурак, да? Умные дома на печи лежат, а дураки в Чечне воюют. Кровь за нас проливают…

— Ну ты же сам говорил, что это глупая война…

Олимпии очень не нравился тот оборот, который принял разговор. Но ведь она сама во всем виновата. А Иван Александрович уже так завелся, что не остановишь.

— Глупая, но солдаты в этом не виноваты. Они приказ выполняют, они кровь проливают… И они вовсе не дураки… Дураки там, в Кремле… Значит, у Анжелы муж без ног. Долг свой родине отдал, ноги в Чечне потерял… И Анжела его не бросила. И бросать не собирается… Да ей памятник при жизни поставить надо, а ты ее дурой назвала…

Олимпия была близка к истерике.

— Дорогой, ты не понял! Анжела Вадима любит…

— А ты бы меня бросила, если бы я без ног вдруг остался? — перебивая, хлестко спросил Алтынов.

— Да выслушай ты меня! Вадим ее к себе зовет. Они могли быть вместе, но тут такое… Она могла бы уйти к Вадиму, а она с калекой носится…

— Носится… А ты бы со мной носилась, если бы я без ног остался?