Все живое...

— Все правильно, — сказал я.

— Для чего им нужно, чтобы мы их к себе пустили?

— Я и сам не вполне понимаю. Видимо, только через нашу Землю они могут двигаться дальше, в другие миры. Похоже, что все эти смежные миры расположены в определенном порядке и надо идти подряд, перескакивать нельзя. Честно признаюсь, вся эта премудрость мне не по зубам. Сейчас можно сделать только одно: согласиться вести с ними переговоры.

— Кроме общего предложения вступить в переговоры, вам не известны какие-либо конкретные условия?

— Нет. Может, какие-то условия и существуют. Но я их не знаю.

— Однако сейчас у вас есть… ну, скажем, советник. Нельзя ли задать вопрос непосредственно этому вашему мистеру Смиту?

— Вопрос? — встрепенулся Смит. — Принимаю ваш вопрос!

Он явно обрадовался, что и на него обратили внимание. Не без опаски я передал ему микрофон.

— Говорите прямо в эту штуку, — предупредил я его.

— Знаю. Я наблюдал.

— Вы отлично владеете нашим языком, — сказал ему корреспондент «Вашингтон пост».

— Немножко. Механизм учил меня.

— Можете вы что-нибудь прибавить относительно особых условий?

— Не ухватываю, — сказал Смит.

— Есть ли какие-то условия, на которых вы и все народы других миров будете настаивать, прежде чем прийти к соглашению с нами?

— Единственно только одно.

— Какое же?

— Проливаю свет. У вас есть явление, называется война. Очень плохо, конечно, но можно исправить. Рано или поздно народы вырастают из детства и перестают играть войной.

Он помолчал, обвел всех взглядом. Журналисты молча ждали. Наконец кто-то — не корреспондент «Вашингтон пост» — сказал:

— Да, конечно, в войне хорошего мало, но при чем тут…

— Сейчас отвечаю, — сказал Смит. — У вас очень много расщепительного… не отыскиваю слово…

— Расщепляющихся материалов, — подсказал кто-то.

— Совсем верно. Расщепляющиеся материалы. У вас их много. Так один раз было в одном другом мире. Когда мы пришли, уже ничего не осталось. Никого живого. Нигде совсем ничего. Было так печально. Всякая жизнь погублена и кончена. Мы опять устроили там жизнь, но об этом так печально думать. Не должно случиться здесь. Значит, мы необходимо настаиваем: такие расщепляющиеся материалы разделить далеко, в разных местах, в каждом месте немножко.

— Э, постойте-ка! — закричал кто-то из репортеров. — Вы требуете разделить расщепляющиеся материалы. Как я понимаю, вы хотите, чтобы мы рассредоточили запасы, разобрали бомбы и чтобы в одном месте могло храниться лишь самое ничтожное количество. Чтобы нельзя было собрать никакой бомбы, так, что ли?

— Вы очень скоро понимаете, — сказал Смит.

— А откуда вы узнаете, что материалы и вправду рассредоточены? Может, какое — нибудь государство скажет, что оно выполнило ваше условие, а на самом деле все останется, как было? Почем знать? Как вы это проверите?

— Будем наблюдать.

— У вас есть способ как-то обнаружить расщепляющиеся материалы?

— Так, совсем правильно, — подтвердил Смит.

— Ну, даже если вы будете знать… скажем так: вы обнаружили, что где-то остались большие количества, не рассредоточенные… и как вы поступите?

— Распустим их в воздух, — скамью Смит. — Очень громко обезвредим.

— Но…

— Мы назначаем окончательное время. Непременно в такой день все запасы разделить. Пришел такой день, и в некотором месте запасы все равно есть, тогда они авто… авто…

— …автоматически.

— Спасибо, очень добрый. Это самое слово, никак не мог достать. Они автоматически взрываются в воздух.

Настила неловкое молчание. Я понимал, репортеры гадают: может, их провели, разыграли? Может, они просто попались на удочку ловкого мошенника в каком-то дурацком жилете?

— Уже наш механизм совсем точно показывает, где есть все запасы, — небрежно заметил Смит.

— Ах, черт меня подери! — охрипшим от волнения голосом выкрикнул кто-то. — Та летучая машинка времени!

И тут они как с цепи сорвались — наперегонки бросились к своим машинам. Никто нам больше слова не сказал, никто и не подумал с нами попрощаться: они спешили сообщить миру новость.

Ну, вот и все, подумал я с горечью. Я был точно выжатый лимон.

Теперь пришельцы вольны нагрянуть к нам, когда им вздумается и как вздумается, человечество будет в восторге. Они не могли бы найти лучшего способа добиться своего — никакие доводы, уговоры, никакие посулы и приманки не принесли бы им такого быстрого и верного успеха. Эта новость вызовет бурю ликования во всем мире, миллионы людей потребуют, чтобы их правительства немедля согласились на это единственное выставленное пришельцами условие, и никто не станет слушать никаких здравых и трезвых советов.