Мозг Эйнштейна

— Не уходи, — снова услышал я голос Гелены.

Не стану же я ждать здесь, под землей, пока этот человек умрет.

— Останься, ты должен познать истинное счастье…

Это было смешно, но в глубине души я надеялся встретить ее здесь, думал, что она придет сюда или при помощи какого-нибудь медиума сообщит мне, где ее обиталище в горах, как к ней добраться. Не люблю оккультные фокусы и не намерен в них участвовать. Я принялся собирать свое снаряжение. Завтра приведу сюда местных археологов: авось еще удастся спасти этого старика. Это был действительно уникум.

Уходя, я споткнулся о его одежду. Какая одежда может быть у йети? Ее я у них никогда не видел. И все-таки здесь лежала одежда начала столетия, даже шляпа была продырявлена пулей. Уж не принадлежит ли этот старик к нашему, человеческому виду? Быть может, это какой-нибудь сумасшедший, нарочно забравшийся сюда, в горы, и продолжающий дело доисторических художников? Зачем он это делает? По каким соображениям?

Но через неделю я уже держал в руках его кисть и пробовал провести первые линии на стене. Мне не объяснить вам, зачем я это делал. Это чувство надо испытать. В первую ночь я остался там, потому что совершенно обессилел и хотел спать. Мне приснился удивительно реальный сон, будто я вернулся на лоно природы, будто бегаю с Геленой по странной долине меж ледников и пью сырую кровь диких зверей. Мне мерещилось, что мы любим друг друга, счастливы, что все это не сон, а реальная действительность.

Мною снова овладело безразличие, которое я уже не называл апатией. Его не нарушали никакие воспоминания. Я жестоко обманулся, поверив, что можно достигнуть счастья рациональным путем. Мне было безразлично все, что творится наверху, под солнце, не страшили голод и холод, безразличны стали родственники, человечество, Англия, весь мир. Мои машины казались мне теперь смешными. Важно было только совершенство рисунков на стене, только их создание казалось мне достойным человека. Я был спокоен. Был счастлив. И наконец, понял, почему те, кто встречает снежных людей, никогда не возвращаются. Я уже не хотел возвращаться.

Перестрелка

Спустя несколько дней мои мечтания нарушили странные, ритмичные сотрясения почвы, какие не могла вызвать какая-либо нерациональная сила. Это был гул орудий, а к вечеру стала доноситься и ружейная стрельба. Итак, фронт приблизился к нашим пещерам. Тогда я, конечно, не знал, что фашисты подвезли тяжелую артиллерию и готовились обстрелять Сантильяне дель Маре. Защитники города хотели обойти их и атаковать, пройдя подземным ходом. Оказалось, что все проводники — . анархисты и прекрасно знают окрестности. Один особенно горячий парень решил пробраться в тыл фашистов через мою пещеру, где он в детстве играл. Фашисты узнали о планах республиканцев, послали сюда свой авангард, и им пришлось вести бой под землей. Главные силы обеих сторон встретились в большой пещере, так очаровавшей меня фиолетовыми красками. Перестрелка продолжалась около пяти часов. Обе стороны понесли большие потери, потому что стреляли в темноте, гранаты швыряли вслепую, и сражавшиеся пострадали от обломков дробившейся скалы больше, чем от выстрелов. Многих засыпало. Среди них и моего старика, который все не хотел умирать. Его придавила огромная глыба, украшенная его собственными рисунками. Я наблюдал бой из небольшого углубления в скале, лежа на животе и вспоминая сцену, разыгравшуюся некогда в Гималаях, — охотничий танец снежных людей, странные ритмичные удары старика по стене, нисколько не напоминавшие лай пулеметов, радостный возглас Гелены — клич свободы, столь не походивший на стоны раненых и умирающих под землей.

В конце концов фашистов вытеснили. Им пришлось отступить, потому что республиканцы по другому ходу проникли в тыл марокканских батарей и перебили там всю прислугу. Атака на Сантильяне дель Маре была отражена. Вся провинция ликовала.

Вместе с остальными ранеными меня отнесли в военный госпиталь. Думали, что я английский поэт, который, как гласила молва, сражается в одних рядах с анархистами. Моего старика они похоронили со своими убитыми. Обращались со мной вежливо, даже после того, как я им представился. Лечили меня в анархистских казармах и потому называли просто господин Эсдейл, но в остальном относились ко мне внимательно… Я слышал, что впоследствии весь этот отряд погиб под Барселоной. Это были мужественные люди, и я с удовольствием вспоминаю о них. Но, конечно, они не подозревали, что все попытки добиться чего-нибудь разумным путем тщетнА. Я не понимал ни сущности их борьбы, ни задач испанской республики. Но одно было мне ясно. Разумные люди доказывают здесь свою правоту странными средствами — оружием. Фронт не место для поисков доисторического счастья. Мне пришлось вернуться в Лондон. Своему кузену я доставил много хлопот, так как сообщение с Англией было уже прервано, и он вынужден был послать за мной специальный самолет.