Возраст третьей любви

С той самой минуты, когда он увидел на карте этот рыбацкий стан, отмеченный прямо рядом с «Пилой», Юра окончательно убедился, что попал в ту стремительную струю, в которую человек не часто попадает в жизни.

Можно было назвать это состояние везением, удачей, но ему казалось, что оно называется как-то иначе. Это был тот сильный душевный подъем, который неизвестно от чего может произойти. Вообще-то он не обязательно должен сопровождаться еще каким-нибудь житейским везением: такой подъем сам по себе – удача, не так уж часто он бывает у человека… Но теперь Юра видел, что душевная собранность, живое напряжение сил, которое он чувствовал в себе, – совпадает и с внешним везением.

Они могли погибнуть, если бы трещина прошла прямо у них под ногами.

Могли погибнуть, если бы льдина оказалась слишком маленькой и перевернулась.

Могли носиться невесть где и невесть сколько по морю, пока не столкнулись бы с другой льдиной.

Прибрежный лед мог не выдержать их тяжести.

Их могло прибить к берегу в таком месте, где только глухая тайга да скалы подступают к самой воде.

Ничего этого не случилось, и теперь они с Женей шли вдоль кромки воды, обходя скалу «Пила», зубчатая вершина которой терялась в тумане; потом поднимались вверх – туда, где должен был находиться рыбацкий стан… И все это, Юра чувствовал, было прямым следствием того душевного подъема, который непонятно почему наступил сразу же, как только он перепрыгнул через расширяющуюся трещину и оказался рядом с Женей на льдине.

Поэтому он почти не обрадовался и уж точно ничуть не удивился, заметив в быстро сгущающихся сумерках то, что они искали: приземистую, в одно оконце, избушку на краю сплошной стены леса.

Юра заметил, что и Женя не удивилась, когда он остановился и сказал:

– Пришли…

Но причина ее безразличия была, скорее всего, в другом: она выглядела совсем измученной. И рука, конечно, болела, это Юра понимал, хотя Женя не жаловалась. Поэтому он не стал веселить ее, не стал шутить, что избушка, кажется, на курьих ножках, – а поскорее взял за левую руку, помогая взбираться по скалистому склону.

– Извини, Юра, мне что-то плохо… – пробормотала Женя.

Она села на снег, привалилась к бревенчатой стене, пока он плечом расшатывал тяжелую дверь, нырял в сырую тьму избушки.

Юра даже рассмотреть толком не успел, что там внутри. Увидел только железную бочку из-под солярки, от которой к крыше тянулась труба, в углу топчан, покрытый бамбуковыми стеблями…

– Иди сюда, Женя, скорее! – позвал он и тут же сам вышел к ней. – Ну-ка, поднимайся, вставай, Женечка… Все, теперь совсем все, да ты глянь только!

Юра помог ей войти в маленькую комнатку с низко нависшей крышей, усадил на бревенчатый топчан.

– Дворец, Женя! – радостно сказал он. – Погоди еще чуть-чуть, сейчас печку затопим, кровать лапником застелим, и ляжешь…

Но когда он вернулся с охапкой пихтовых веток, Женя уже спала, скрючившись на сырых бамбуковых стеблях, не сняв ни куртки, ни даже мокрых сапог.

Глава 8

Женя не могла сообразить, ночь сейчас или день. Она даже не могла понять, где находится. Темные бревна вверху, и слева тоже… Лежать мягко, пахнет хвоей.

Она протянула руку, пальцем потрогала стену, ковырнула мох, заткнутый в пазы между бревнами.

И тут только вспомнила все, что с нею произошло! Но когда произошло – сегодня, вчера, позавчера?.. А главное, где Юра?

Женя быстро села на своем хвойном ложе – и тут же увидела его.

Он лежал на топчане у другой стены, под самым окном. Окошко было маленькое и тусклое, свет едва пробивался сквозь него. В этом сером свете то ли утра, то ли вечера Юрино лицо казалось таким измученным, осунувшимся и усталым, что Женя даже испугалась. Не верилось, что это он смеялся совсем недавно, поил ее коньяком, загораживал от ветра, обнимая, вправлял вывихнутое плечо и вообще вел себя так, как будто в их положении нет ничего пугающего.

Он тоже, как и Женя, лежал на хвойном лапнике и лапником был укрыт до груди. Хвоя, неподвижное, потемневшее от усталости лицо… Все это рождало такие мрачные ассоциации, что Женя вздрогнула и едва не вскрикнула, чтобы заставить его пошевелиться.

Но тут же она опомнилась. Еще не хватало будить его только потому, что померещилась какая-то глупость! Вместо этого она затаила дыхание и огляделась.

В избе было не очень тепло, но и промозглой сырости тоже не чувствовалось. Женя заметила в углу большую железную бочку с трубой, похожую на знаменитые революционные «буржуйки». Она знала из книжек, что такие печки нагреваются мгновенно и так же мгновенно остывают.