Возраст третьей любви

Усилия, правда, она прилагала не слишком упорные, все вышло почти в шутку. Но за двадцать четыре свои неполных года Женя давно уже поняла, что просто так, по мановению судьбы, в жизни вообще ничего не происходит.

К ней даже цыганки никогда не приставали на улице, хотя они ведь ко всем молоденьким блондинкам цеплялись с назойливыми требованиями погадать, «что было, что будет, чем сердце успокоится». Жене достаточно было окинуть непрошеную прорицательницу всего одним холодным взглядом, чтобы та молча свернула в сторону.

Сколько Женя себя помнила, она всегда была хозяйкой своей жизни и ни в чьих советах не нуждалась. И это всегда казалось ей совершенно естественным – а как иначе? Все, что Женя видела вокруг себя с тех самых пор, как научилась улавливать суть происходящего, – а научилась она этому очень рано, – все не давало оснований надеяться на чьи бы то ни было силы, кроме собственных.

Хотя, на сторонний взгляд, жизнь ее складывалась вполне благополучно. И уж во всяком случае, у Женечки Стивенс не было никакой необходимости участвововать в повседневной борьбе за выживание, в которой поневоле приходится участвовать тем, кто с нуля пробивает себе дорогу в жизни.

Мама была актрисой Театра на Малой Бронной, за кулисами которого и прошло все Женино детство.

Мама была даже не просто актрисой, а ведущей, заслуженной СССР, и играла главные роли в самых репертуарных спектаклях. И Женя с детства гордилась мамиными ролями едва ли не больше, чем ее красотой, чудесным голосом и легкой, манящей походкой.

Были, конечно, и внешние, очень эффектные, приметы известности, к которым Женя тоже привыкла с детства. Маму узнавали в магазине, дома не увядали огромные букеты, школьная англичанка говорила восхищенно:

– Была вчера на «Месяце в деревне». Как, Женечка, мама твоя изумительно играла Наталью Петровну, я просто плакала! Непременно поблагодари ее еще раз за билеты!

И все-таки эти внешние приметы значили гораздо меньше, чем истинная, достойная гордости примета счастья – мамин талант…

Женя от природы была наделена ясным и здравым умом и тогда же, в детстве, прекрасно разобралась в том, что от чего зависит, что первично, а что вторично. Не столь уж очевидные законы жизни она вывела для себя совершенно самостоятельно. Маме просто некогда было беседовать с дочкой о таких вещах – вполне, на ее материнский взгляд, отвлеченных для одиннадцатилетней девочки.

Стоило ли, например, объяснять, что такое театральные интриги? Кое-что Женечка, наверно, и сама замечает, все-таки с малых лет, можно сказать, живет за кулисами. А чего не замечает – того, значит, и объяснять не надо…

Женя замечала гораздо больше, чем мама могла предполагать, хотя бы в тех же интригах. Тем более что молодые актрисы не стесняясь болтали в ее присутствии обо всех закулисных делах.

Да и вообще, в театре все чувства и отношения были предельно обострены, по-актерски усилены, выражены отчетливее, чем где бы то ни было. Хватило бы и меньшей, чем у Жени, проницательности, чтобы в них разобраться.

В одиннадцать лет она прекрасно знала, например, какую роль играет – не только на сцене – любовница главного режиссера. И как, и когда она перестала играть эту роль – это Женя тоже не преминула заметить…

Все это не было праздным любопытством, жадным и жалким интересом к сплетням и скандалам. Женя наблюдала и делала выводы – сначала неосознанно, а потом уже и понимая, что все эти наблюдения непременно пригодятся ей в жизни, даже если она не будет актрисой.

Главный вывод, который она сделала, был неожидан и предельно прост: что дано от Бога, того нельзя растрачивать по мелочам.

По мелочам, в Женином понимании, растратила свои способности Ника Горюнова – та самая любовница главрежа, которую увлеченно обсуждали в гримерках. А как еще можно было оценить ее цеплянье за своего, как она говорила, Мастера С Большой Буквы, ее жалкие попытки удержать его: сначала полностью, потом хотя бы частично, потом – хотя бы иногда? Стоило ли удивляться, что, как только этот пошлый роман наконец завершился, Ника совершенно поблекла, увяла, а вскоре и вовсе исчезла из театра?

Чем, если не растратой себя по мелочам, можно было назвать бесконечные разговоры о том, как получить вожделенную роль: кому для этого надо шепнуть, кому дать, кого «заткнуть»? Даже у Жени, отстраненно следящей за всеми этими перипетиями, голова начинала болеть от их многосложности. Что же должны были чувствовать активные участницы этих интриг! И смогла бы, например, мама играть так, как она играет, если бы каждой ее роли предшествовало вот это все: дать, шепнуть, заткнуть?..