Я промазал, опер – нет

С безучастно спокойным лицом киллер выстрелил мужчине в сердце, а когда тот упал, раскинув руки, добил пулей в затылок. И направился вслед за бегущей женщиной. Шел он вроде бы неторопливо, но на удивление быстро.

А женщина уже, похоже, поняла, что дочери в малиннике нет. Ей бы дальше бежать, хоть какой-то, но шанс на спасение. Нет, она повернулась к киллеру лицом, с мольбой на лице шагнула к нему. Но тот, не задумываясь, выстрелил ей в грудь, раз, второй...

Киллер направился к своей машине, он проходил мимо палатки, когда оттуда вдруг вышла девочка, прижимая к груди глазастую куклу. Она не понимала, что происходит, от волнения надавила кукле на животик. «Я – Маша!» – весело сообщила та. «А я – Гена!» – приветливо улыбнулся киллер и преспокойно направил на девочку пистолет...

Я не мог помешать ему, и задержать не было возможности. Ветер поднял меня высоко-высоко над землей, а затем с размаху швырнул на березу, возле которой весело кружила Олеся.

Но нет, не слышен ее смех, и не парит она вокруг невесты-березки. Лежит на траве, раскинув руки, с упреком смотрит на меня стекленеющими глазами. По ее гладкому нежному лбу ползет муравей, но не чувствует она раздражающую щекотку, потому что мертва, и фата вся в крови. А над ней с опущенным в руке пистолетом сидит черноволосая девушка в красной куртке и джинсах. Тонкая талия, широкая тазовая кость. Да, это девушка, никаких сомнений. И это она убила Олесю...

Я стремительно пикировал на Олесю. Взять бы маленькую поправку, врезаться бы в убийцу, смять ее, растерзать. Но нет, сила тяжести впечатывает меня в Олесю...

Удар, вспышка, толчок... Я открыл глаза, лбом стукнувшись о полированную переборку вагона.

– Безобразие! – послышалось откуда-то снизу. – Только в нашей стране поезда могут тормозить так резко!

Только сейчас до меня во всей полноте дошло, где я нахожусь. Поезд Черногайск – Москва. А мертвая Олеся мне только снилась... Но ведь она действительно мертва. И за полтора месяца боль потери ничуть не стихла, скорее наоборот. Поэтому и еду я в Москву. Без оружия, без явного злого умысла. Просто хочу заглянуть в глаза Хряпову... Хотя, конечно же, я хочу ему отомстить. Око за око, кровь за кровь... Но все же я очень надеялся, что найдется причина, которая остановит меня. Есть закон, есть христианская мораль... И без того мои руки по локоть в крови, чтобы я мог еще кого-то убить. Да и Олеся не поднимется из земли, если я отомщу за нее...

Но что может меня остановить? Что? Закон?! Мораль?.. Но закон бессилен перед этим монстром, трусость которого обрекла на смерть столько невинных людей. А как можно простить ему девочку Вику с куклой Машей?.. Мразь!..

Но может, я все-таки остановлюсь? Ну а вдруг?.. Ну не хочу я больше убивать, невмоготу больше... А в глаза Хряпову я, конечно, посмотрю.

Я потянулся на своей верхней полке. Спохватившись, потрогал свежий рубец на шее... Затянулась уже рана, можно обходиться без повязок. Спасибо Дарье, это она меня выходила. С тех пор как я поселился у нее, рана перестала гноиться, потому и зажила так быстро.

Больше месяца я жил у нее. Просто жил. Уступил ей законное место в комнате, сам перебрался на балкон, устроился на раскладушке. И весь отпуск по ранению я провел у нее, оттаивал под ее теплым начальственным присмотром... Вольностей не допускал, а она понимала мое состояние.

Да и не стала бы Дарья набиваться, не из тех она женщин, что нагло форсируют события. Не пыталась она меня соблазнить, но ждала... Неравнодушна она ко мне, да и меня к ней тянет. Но пока Олеся не отомщена, никакой крамолы в мыслях... А я должен за нее отомстить. Должен. А если не смогу, какой же я тогда мужчина?.. Иногда мне казалось, лучше быть размазней и тряпкой, чем убивать...

– Нет, ну ты посмотри, только у нас в стране могут покупать оружие за границей!

Вопиющая абсурдность такого восклицания заставила меня глянуть вниз. За столиком с развернутой газетой перед глазами сидел мужчина лет пятидесяти. Рыжая плешь между залысинами, исполосованный морщинами лоб, крупные роговые очки, презрительно оттопыренная нижняя губа, козлиная бородка. Белая рубашка, галстук-бабочка. Ну да, конечно, настоящий интеллигент всегда должен выделяться из народа...

Я медленно спустился с верхней полки, неторопливо сел на край нижней, где, согнув горкой ноги, лежала грузная, безразличная ко всему женщина лет шестидесяти. Сунул ноги в тапочки, зевнул, почесал живот. Потянувшись, глянул в окно. Товарный состав на путях, люди на платформе, тетка с клетчатой сумкой, растрепанная девчонка с воздушным шариком под мышкой... Какая-то станция. Плохо, конечно, что поезд так резко затормозил, но ведь не смертельно.