Даниэль Штайн, переводчик

В Тверии вышли, но он сразу сказал, что долго задерживаться здесь не будем. Я там был несколько раз, а он провёл по таким местам, которых я вообще не видел, и тоже так интересно рассказывал, не понимаю, откуда он это знает. Я здесь всю жизнь живу, и не знаю. Между прочим, он сказал, что сомневается насчёт развалин здешней синагоги. Думает, что это римский храм более позднего времени, и аргументировал просто как архитектор. Откуда знает? Мои внуки опять уши развесили. Потом приехали в Табху. Там речка, бассейн, сад прекрасный — все на берегу Киннерета. Немец подошёл, показал, где палатки ставить, и дал несколько комнат для старушек. Потом вышли на берег — там пристань. Даниэль обернулся и говорит: вот то самое место, откуда Пётр с братом на лодке отчаливали на рыбную ловлю. Знаешь, Эва, я поверил. Правда, отсюда рыбаки выходили на лов.

Знаешь, так хорошо он все организовал: сели на траве, попили, немного перекусили, потом они пошли на берег по своим делам — там у них крест, на каменном столе они служат свою службу, мы с внуками как раз пошли к пристани, я сделал им лодочки, они пускали по воде. Потом те помолились себе, сели за большой стол в саду — хлеб, вино, куры жареные, все довольны. Люди все улыбаются — и друг друга любят. Всё-таки это особый талант моего брата. Каким бы он мог быть хорошим педагогом — учил бы хоть истории, хоть ботанике. Между прочим, он мог преподавать и еврейскую традицию, он все досконально знает.

На другой день приехала семья из России, ребёнка крестить на Святой Земле. Мне показалось, что это мысль здравая: если решили крестить, уж лучше здесь, чем там. Между прочим, там в России раньше преследовали, могли с работы выгнать за крещение ребёнка, а теперь — пожалуйста. Знаешь, Эва, когда делали обрезание моим внукам, они плакали, особенно Иаков, и у меня просто сердце кровью обливалось: зачем резать, ведь можно сделать это символически? В этом смысле крещение лучше — совершенно безболезненно. Ребёночек был очень доволен, и надо сказать, что Даниэль проделал это очень ловко — я бы боялся, такой маленький может из рук выскользнуть.

Потом началось большое веселье, но совершенно обычное, ничего такого специально-христианского не было. Даже соревнование устроили — кто камешком в камешек попадёт, и кто бросит в воду плоский камень, чтобы несколько раз по воде подпрыгнул. Ну, в этом деле мне равных нет — никто меня не победил.

Эва, ты знаешь, он с ними возился со всеми — и с взрослыми, и с детьми, как добрый дедушка, и я подумал, что он хорошо-таки делает своё дело. Нам, евреям, это в сущности не нужно, но для других людей иметь такого хорошего учителя и руководителя, и советчика — очень хорошо. И мне тогда пришло в голову, что наш Даниэль — Божий человек. Никому плохого не сделал, только хорошее, ни о ком не сказал плохого слова, и ничего ему не нужно было для себя. Вообще ничего. Если бы все христиане были такие, как он, евреи бы к ним очень хорошо относились. Эва, я так жалею, что я ему ничего этого не сказал. Я его больше живым не видел.

Ну что ты ревёшь, девочка моя? Конечно, мог бы ещё жить и жить.

14. 1995 г., Хеврон. Полицейский участок

Допрос Деборы Шимес после самоубийства Биньомина

— Я понимаю твоё горе, но прошу тебя перестать кричать. Это формальность, но протокол необходимо заполнить. Что ты думаешь, мне очень приятно тебя допрашивать? Пожалуйста, не кричи, а то родишь.

— Не твоя забота.

— Хорошо, хорошо. Правда, не моя забота. Скажи, кто обнаружил Биньомина на чердаке?

— Сарра, наша дочь.

— Когда?

— Сегодня утром.

— В котором часу?

— В половине седьмого. Я сварила кофе и попросила Сарру отнести Биньомину чашку.

— Пожалуйста, не кричи. Очень прошу тебя. Мы сейчас закончим. Это очень быстро. Рассказывай подробней.

— Сарра вошла в его комнату. Дверь была открыта, а обычно он запирался. Его не было. Она оставила на столе чашку и пошла на чердак, потому что он иногда там сидел.

— Ну?

— Она пришла и сказала, что у Биньомина ноги холодные.

— Воды возьми. Вот.

— Я не поняла. Прошло минут десять, прежде чем она сказала, что его надо снять, потому что он висит и ничего не отвечает. В это время вошёл Гершон, он был во дворе, и он побежал наверх. Биньомин был мёртв. Он сделал это ночью. Уже было поздно.

— Дебора, мы знаем, что мальчик был болен. Скажи, он с тобой или с отцом ссорился?