Ветер времени

— Черт! — произнес он вслух.

В конце концов Уэс изобразил десять планет на одной линии с Солнцем и протянул табличку Арвону. Тот посмотрел на рисунок с полным недоумением. Впрочем, он ведь видел просто десять ничего не значащих кружков. Внимательно рассмотрев рисунок, Арвон сложил табличку и спрятал ее в карман.

Уэс больше не повторял своей попытки.

Время в пещере текло медленно. Уэс получил обратно свои часы, так что мог теперь следить за его ходом, но по-прежнему не знал, сколько дней успел провести тут. Вполне возможно, что снаружи на смену осени уже шла зима. В горах наступит лютый холод, и пробираться вниз по глубокому снегу будет нелегко — если вдруг он очутится на свободе.

Два дня Уэс изо всех сил втолковывал Арвону, что хочет написать Джо коротенькое письмо: он жив, любит ее и все объяснит позднее. Уэс даже написал это письмо, рассказал Арвону, что такое адрес, и несколько часов тщетно бился над тем, чтобы объяснить такое понятие, как марка.

Арвон взял письмо и прочел его несколько раз. Он разбирал каждое слово отдельно, а потом читал все подряд. И, наконец, он печально покачал головой.

— Но почему? Ведь вам не будет никакого вреда. Никакого! Такая малость…

Но Арвон отказал наотрез.

— Хочу помочь. Но не должен помочь, — сказал он медленно, подыскивая слова. — Риск. Опасность. Большой риск.

Уэс почувствовал, что неестественное спокойствие, владевшее им все это время, покидает его.

— Вы не имеете права держать меня здесь! Ничего не объясняете, не говорите, не делаете. Кто вы такой, черт побери?

Арвон озадаченно сдвинул брови.

«О, господи, это невыносимо!»

Неожиданно Арвон ответил:

— Право! Трудное слово. Очень трудное. Право для вас или право для меня?

— Для обоих! — Уэс почти кричал. — Право есть право!

Арвон улыбнулся и укоризненно покачал головой.

— Я пытаться объяснить… — Он недовольно умолк и поправился: — Я попытаюсь объяснить. Вы попытайтесь понять. Я… мы… не желаем вам зла. Я… мы… делаем, что должны. Поймите.

Уэс молча ждал, что последует дальше.

Странные серые глаза затуманились, их взгляд был устремлен вдаль. С помощью чужих непривычных слов Арвон пытался рассказать то, о чем невозможно было рассказать, пытался перекинуть мост через непроходимую пропасть.

Уэстон Чейз сидел на голых камнях в пещере, где небольшой костер отбрасывал призрачные колеблющиеся блики на темные фигуры, спавшие в нишах сном мертвых, а неподвижный воздух был наполнен тишиной. Он сидел, слушал и старался понять.

Арвон продолжал говорить, огонь постепенно угасал и слабый свет в пещере напоминал серебристое холодное сияние луны…

5

Вокруг корабля не было ничего.

Корабль летел — и летел с чудовищной скоростью, но оттого, что сравнить было не с чем, казалось, будто он неподвижно висит в безликой серой вселенной, в туманной пустоте, вне пространства, вне времени, вне пределов человеческого понимания.

Ни звезд, ни планет, ни далеких галактик, подобных жемчужинам на темном бархате пространства.

Только корабль и серая пустота.

Внутри корабля лысеющий толстяк по имени Нлезин ткнул пухлым пальцем в сторону синеватой металлической стенки, отделявшей их от внешней пустыни.

— По моему скромному мнению, — сказал он, — то, что находится там, и есть идеальный приют для человечества. Мы просто не с того начали, как должно быть ясно любому болвану — даже вам, Црига. Человек для космоса — это слизь, инфекция. Так с какой стати должен он жить на зеленых планетах, под голубым небом? Уж если кто-нибудь заслуживает изоляции в Нигде, так это человек.

Корабль наполнял неприятный пронзительный свист атомных двигателей, работавших в поле искривления пространства. Ощущение было такое, как будто свистит бомба, падающая прямо на тебя, — только эта бомба никогда не упадет.

Црига, чья яркая одежда резко выделялась на фоне мягких зеленых тонов этой комнаты, с горечью чувствовал, что он еще очень молод, однако не собирался допустить, чтобы это могли заметить другие. Црига понимал, что Нлезин старается вывести его из себя — ну что же, посмотрим, кто кого!

— Вы остановились на полпути, — сказал он. — И, как всегда, смотрите на вещи слишком оптимистично. Я же считаю, что даже Нигде — еще чересчур хорошее место для нас. Нет, нам требуется Где-то, еще более страшное, чем Нигде!