Сарафанное радио и другие рассказы от первого лица

И все это время телефон звонил беспрерывно. Наконец я не выдержала, схватила трубку и рявкнула:

— Это не дом терпимости! Здесь нет девушек по вызову!

— Таня? — взволнованно спросил муж. — Что у вас происходит?

И тут я неожиданно брякнула:

— Как хорошо, что ты этого не слышал!

И тут же «поправилась»:

— Очень плохо, что тебя нет в такой жуткой ситуации!

Из моего нервного, сумбурного рассказа он мало что понял. Из Ирининых оправданий про «как лучше» — тоже. Потом трубкой завладел Егор и пожаловался:

— Папа! Они хотят Милу каким-то плохим людям отдать, про которых сами говорят, что те — уроды и извращенцы!

— А вдруг они домой к нам заявятся? — выхватила я у сына телефон.

— Спокойно! — сказал муж. — То есть не спокойно, а внимательно! Дверь закрыть на все замки! Командировку постараюсь свернуть. Сейчас звоню брату Леше, он к вам приедет и будет руководить ситуацией. Понятно? Дверь открыть только Леше!

Командный пункт Леши находился на кухне — там он принимал телефонные звонки. Детям я запретила приближаться, вообще выходить из своей комнаты и велела быстро ложиться спать. Потому что Лешины ответы звонившим могли нанести больший вред детской психике.

Сейчас у нас две собаки — Рада и Мила, с которой мы так и не смогли расстаться из-за укоренившегося опасения, что попадет она в плохие руки. Нисколько не жалеем, напротив, очень довольны.

Когда я вижу (в цирке или у посторонних, дома у нас запрещено), как собачек просят «послужить» — покрутиться на задних лапках за вознаграждение, у меня сжимается сердце. Мне искренне жаль женщин, пользующихся спросом у мужчин!

Трусы доярки

ЭТО было давно.

Намедни достала фотографии той поры и пришла в замешательство. Попросила близких скорбным тоном завещания:

— Показывать только после моей смерти! Пожалуйста! Сравнение шокирующее. Я в двадцать шесть и я нынешняя — как свежий персик и сухофрукт.

А ведь и тогда, два десятка лет назад, мы думали, что стремительно стареем, тридцатилетний рубеж воспринимался как ворота в старушечью обитель.

Несмотря на «преклонный возраст», моя ближайшая и любимая подруга Надя никак не могла выбрать достойного спутника жизни. У меня уже давно были муж, двое детей, а Надя все еще пребывала в состоянии поиска и отбора.

Лицо и фигура Надежды были на пять с плюсом, поэтому претенденты и воздыхатели не переводились. Но у каждого Надя обязательно находила какой-нибудь мелкий брак, который через месяц превращался в роковой недостаток. У одного уши странно развернуты, у другого челюсть как у бегемота, третий, когда смеется, противно хрюкает, четвертый грызет ногти, пятый шепелявит, шестой косолапит… и так далее.

Я пыталась внушить Надежде очевидную мысль: дело не в молодых людях (кто не лишен недостатков?), а в ней самой, в микроскоп рассматривающей воздыхателей.

— Останешься в старых девах, — пугала я. — До тридцати лет будешь коллекционировать мужские дефекты, а после тридцати за первого попавшегося дефективного выскочишь. Чем тебе Сережа не угодил?

— Ты бы слышала, как он сморкается! Барабанные перепонки лопаются.

— А футболист Костя?

— Он прочитал одну единственную книгу от корки до корки — букварь в первом классе.

Я разводила руками и качала головой: моей подружке не корреспондентом работать, а в народном контроле.

И все-таки это случилось! Надежда влюбилась, втюрилась, потеряла голову, улетела в облака и одновременно уплыла в океанские глубины. Я думала, Надежде, чтобы влюбиться, требуются невероятно героические, киношные обстоятельства. Скажем, на нее нападают хулиганы, тут появляется благородный защитник, бандитов раскидывает, как щенков, но получает опасное ножевое ранение, истекает кровью. В карете «скорой помощи» Надя держит его руку, потом в больнице сидит у операционной, заламывая руки в страшном ожидании. Последующие ночи проводит у постели спасителя, пока не прозвучит заветное: будет жить, кризис миновал. Или другой вариант. Надя тонет в проруби. Непонятно, зачем ее понесло зимой на реку, но это — уже детали. Спаситель (опять-таки герой) прыгает за ней в прорубь, но вытащить сразу не может, потому что хрупкий лед крошится. И тогда он, сильный и мужественный, как ледокол, разламывая грудью лед, таранит Надю к берегу…

На самом деле ничего подобного не случилось, никакой героики. Они познакомились на интеллектуальной почве — в библиотеке. Избранник Никита, естественно, недостатков не имел, ни одного малюсенького. Угли у него на черепе сидели правильно, челюсть имел мужественную до крайности, не шепелявил, не косолапил, не хрюкал, сморкался изящно, как смольненская институтка, точнее, выпускник Пажеского корпуса. При этом был умен, остроумен, галантен и обворожителен — абсолютное совершенство.