Зеленый шатер

Положил перед собой стопку сероватой бумаги:

— Беседы заканчиваем. Поговорили. Дальше будут допросы. Под протокол.

— Я ничего говорить не буду. Раз у вас материалы на меня есть, о чем мне говорить, — не глядя в лицо Сафьянову, тихо сказал Миха. Молчал два с половиной часа.

По дороге домой два раза как будто мелькнуло знакомое пятно на щеке: неужели Сафьянов его выслеживает? Такого быть не могло, но лицо его мерещилось, всплывало где-то сбоку.

Пришел домой поздно. Принес Алене чаю, сделал бутерброд. Она привстала на подушках, выпила чай. Есть не стала и разговаривать не захотела.

В двенадцатом часу пришли Илья с Саней. Сидели втроем, как в давние времена. Миха сказал, что за ним несколько дней слежка, и он боится, что его со дня на день арестуют. Телефон, скорей всего, на прослушке.

Запустил пятерню в махристые кудри, — единственное, что имело отношение к объему, — в остальном он являл собой сплошную плоскость, профиль, картон. С тех пор, как Алена слегла, он перестал бриться.

Почесал костистой рукой нежно-рыжую бороду:

— Что скажете?

— Что — что? Тебе же предлагали эмигрировать? Я думаю, надо уезжать, здесь тебе не выжить. — Саня убежден был, что и самому ему здесь не выжить. Но ему, русскому человеку, никто эмигрировать не предлагал.

— Да. Единственный выход, — подтвердил Илья.

Миха указал глазами на лежащую к ним спиной Алену:

— Вы что, не понимаете? Я не могу, не могу. И Алена не может, — лицо его было совершенно затравленное.

— Знаешь, что я скажу? Только выслушай без истерики, серьезно. Поезжай один, — сказал Илья.

— С ума сошел? Семью оставить? Ты понимаешь, что говоришь?

— Алена потом опомнится и приедет, — уверенно, как всегда, заявил Илья.

— Мы ее соберем и отправим, — неуверенно продолжил Саня.

— Да ну вас к черту! Несете чушь какую-то. Положение совсем безвыходное. Хуже некуда.

Саня обнял его по-детски, прижавшись щекой к колкой бороде, и сказал умоляюще:

— Миха, мы тебя просим. Если себя не жалеешь, пожалей Аленку с Майкой. Алена придет в себя и поедет вслед за тобой. Это шанс! О, если б мне предложили! В ту же минуту! Ветром! Пожалуйста, уезжай! И Нюта бы то же сказала!

Вышли от Михи в третьем часу. Саня захмелевший, Илья трезвый.

— Послушай, Саня, что я тебе скажу, Ты меня как-то уже упрекнул, что я виноват. Ну, посадка эта, я имею в виду. Так вот, я действительно виноват, только совсем не в том, что ты мне приписываешь.

Саня остановился, потряс головой, сбрасывая опьянение. Он был непьющий человек и пил в исключительных случаях, по необходимости.

— Сметанка, конечно, нечиста. Но имей в виду — и Саня, и ты — как семья. Даже больше. Ты понимаешь, что вас я ни при каких обстоятельствах не сдам?

— Ильюша, мне и в голову не приходило. Я про то, что ты его втянул в это, ну, журнал, все эти знакомства. Господи, как вы пьете, ребята? До чего же противно!

Саня уткнулся в Илью, тот ласково обхватил его за плечи и повел через Покровские Ворота к его дому. Всем было плохо. Очень плохо.

В одном Миха ошибался — когда считал, что хуже уже не будет. Назавтра стало еще хуже. Он пришел на работу, его вызвал начальник отдела кадров, объявил, что пропало несколько посылок, показал из рук пачку квитанций:

— Видите, ваша подпись стоит, вы отправляли, а ничего не дошло! Образцы ценные, вот и ценность здесь объявлена.

Начал начальник говорить тихим голосом, но быстро распалился и через три минуты орал благим матом.

Миха мгновенно понял, что будет дальше — заявление об уходе предложит написать. Так и было: либо заявление об уходе пишите, либо в суд передаем!

Миха написал заявление по собственному желанию и даже в бухгалтерию за расчетом не пошел. Сафьяновский почерк, точно.

Был вторник, в четверг надо было опять идти по вызову к Сафьянову. Но в среду произошло непредвиденное событие. И стало еще хуже. Без всякого предупреждения, без звонка приехала из Рязани Валентина Ивановна. Приехала на машине, сама за рулем. Это было удивительно: прежде она не водила. Значит, сдала на права. Привезла Маечку, но вовсе не для того, чтобы вернуть ее родителям. Приехала за Аленой.

Странная это была история. Алена, с самого суда не желавшая видеть отца, поднялась и стала покорно собирать вещи. Никогда Миха не замечал в ней такой покорности. Она всегда с родителями была независима до дерзости. Валентина Ивановна ей помогала, мягко приговаривая: