Красавица некстати

Едва придя в себя, Игнат упал головою на подушку и притянул к себе Машу. Она затихла у него под рукой.

– Испугалась? – тяжело дыша, спросил он. – Машенька…

Он не знал, что еще сказать. Ее имя казалось ему словом любви, самым главным и ясным словом.

– Не испугалась. – Ее голос звучал трепетно и серьезно. Игнат опустил глаза и не смог сдержать улыбку – такое смятенно-счастливое было у нее лицо. – Я тебя не могла испугаться. Я тебя одного ждала.

– Ну уж! Ты и помнить меня не могла, да и не знала совсем. Ведь ты маленькая тогда была.

– Что же, что маленькая? – Маша покачала головой, и Игнату стало щекотно под рукою от легкого трепета ее волос. – Я таких, как ты, больше не встречала. Потому что таких больше нету, – поспешно пояснила она.

По глубокому волнению, которое послышалось в ее голосе, Игнат понял, что она не выдумывает это, ни для него, ни для себя не выдумывает. Так оно и было в ее жизни, как она сказала. Но как же странно это было, как невероятно! Хотя… Что невероятного он мог узнать о любви – после того, что произошло в его собственной жизни?..

– Но ведь замуж надо было выйти, Маша, – сказал Игнат.

– Зачем?

– Ну… Все ведь выходят. Детей хотят…

– Каждый для своего родится. Одной для всех нету судьбы. – Она снова покачала головой у него под рукою. – Я смотрела на человека и замуж за него не хотела. Потому что сразу чувствовала, что он мне чужой. И всегда так было, сколько ни звали. А тебя я, конечно, неясно помнила. Все-таки и правда невеличка тогда была. Но вот это помнила крепко – что ты родной весь, и роднее нету. Так оно и вышло.

У него дрогнуло сердце от прямой и простой правды ее слов.

– Поедешь со мной, Маша? – спросил Игнат.

– Да.

Она снова не сказала ничего лишнего – только то, что чувствовала. Все ее чувства уместились в единственное слово.

– В Москву, – уточнил он. – Жалко тебе, конечно, будет из этого дома уезжать. Там-то у меня только комната в малосемейке. Ничего, может, когда-нибудь лучше будет. Сад тебе посажу, сделаю лесенку в сад…

У Игната слегка повело голову, пока он говорил все это. Не столько от усталости недавних минут, сколько от глубокой, давней, много лет длящейся усталости одиночества.

Наверное, Маша расслышала, что язык у него заплетается.

– Ты поспи, – сказала она.

– А вдруг сон плохой приснится? – уже засыпая, пробормотал он. – Закричу еще, напугаю тебя…

Это в самом деле могло быть. Ему часто снились то война, то лагерь. И бывало, что он кричал от этого во сне.

– Ничего. Я от плохого сна слово знаю.

– Какое? – Он едва нашел в себе силы улыбнуться.

– Куда ночь – туда и сон. Скажу слово, и все пройдет. Спи, мой родной.

«Я такого не знал. Может, это счастье и есть? Нет… Не сбылось счастье, не сбылось…»

Это было последнее, что он подумал, засыпая. Но впервые эта мысль, которая приходила ему так часто – о несбывшемся счастье, – не была для него мучительной.

И погружаться в воспоминания, из которых сплошь состояли его сны, было легко и спокойно, потому что он чувствовал под своей рукою тихое Машино дыхание.

Глава 12

Игнат с детства знал, что мир огромен.

Конечно, из-за Белого моря, которое лежало перед его глазами с рождения как непреложное свидетельство безбрежности мира. Море питало его сердце и разум еще тогда, когда он не бывал дальше деревенской околицы, а Мурманск, в который ходили на промысел взрослые мужики и парни, казался ему краем света.

Живой интерес к разнообразию мира не угас в нем и теперь, когда он убедился в этом разнообразии на собственном опыте.

Высшее техническое училище Игнат закончил в числе лучших, и его сразу послали продолжать учебу – сначала в Норвегию, а потом и во Францию, и в Германию, в Берлин. Он подходил для этого по всем статьям – и по способностям к инженерному делу, которые оказались у него недюжинными, и по происхождению. Впрочем, с происхождением была заминка: все-таки оно было не пролетарским, а крестьянским.

– Не из кулаков, конечно. Однако подкачал ты, Ломоносов, – с простотой казарменной шутки попенял ему секретарь райкома партии, выносивший окончательное решение о том, как будет развиваться дальше его биография. – Не мог твой папаша рабочим быть?

– Умер он, – стараясь не поморщиться от идиотизма этой шутки, ответил Игнат. – Давно. Я еще мальцом был.

– Это нам известно. Нам про тебя вообще все известно, – многозначительно заметил секретарь. – А что ты, товарищ Ломоносов, можешь сказать по существу своего брака? – Игнат молчал. Он ожидал этого вопроса, но отвечать на него не собирался. – То-то! – Партиец поднял вверх указательный палец. – Родителей мы себе, понятное дело, не выбираем. А выбор супруги – это, так сказать, наша личная инициатива. И ты, как сознательный трудовой элемент, мог бы подойти к этому с большей ответственностью. На лишенке жениться – это как? Что молчишь?