Пересмешник

– Мы живем в дикую и смешную эпоху, – с горечью сказал Стэфан.

– Почему? – спросил я у него, шагая по грязи на узкой улице.

– Потому что мы доживаем последние лучшие дни в первозданном мире Всеединого, который слишком сильно изменяем под себя, мой мальчик, – тут же ответил он. – Запомни его хотя бы таким, какой он есть сейчас.

– Не ты ли говорил мне когда-то, что изменения необходимы?

– Разумные изменения, Тиль! Разумные! И контролируемые! Согласись, управляемый трамвай и трамвай, мчащийся с горы без тормозов, это разные вещи. Так вот, сейчас мы летим из первозданной эпохи в мир, о котором даже мне, амнису, страшно подумать. Я помню эту вселенную девственной, а теперь она больше напоминает потасканную шлюху. Жить тогда было гораздо проще, чем сейчас.

– Я уже слышал твои стариковские стенания и раньше, – улыбнулся я.

– Ну, так послушай еще немного. Право, ты ничего не потеряешь. Я хочу лишь сказать, что, оказываясь в подобных местах, начинаю соглашаться с волшебниками и всеми теми, кто выступает за принятие закона о разумном ограничении технического прогресса.

– Тогда тебе надо быть вместе с чэрой эр’Бархен. Бич Амнисов с радостью услышит твои соображения.

– По твоему мнению, я не прав? – с вызовом спросил Стэфан.

– Прав. Но теперь все то, о чем ты говоришь, вряд ли возможно, даже если Князь самолично отправится на заводы, закрутит все вентили в печах, погасит топки и заложит под цеха порох. Это не остановить. Если что-то и следовало делать, то много раньше. Лет сто назад. Теперь, чтобы взять чудовищного кракена по имени прогресс под свой контроль, придется связать ему щупальца, а их слишком много. Монстра не только нельзя подчинить, но невозможно и победить.

– Дракона следует и всегда можно уничтожить. Потому что фантазия, лишенная разума, производит чудовищ, а последним нет места среди нас.

– Революционные идеи излагаешь, Стэфан, – я обошел лужу, в которой плавала целая гора мусора. – Если уничтожить технологический процесс, мир ввергнется в хаос, а от величия Рапгара останутся одни лишь воспоминания. К тому же среди нас достаточно реальных чудовищ, вспомни хотя бы Ночного Мясника.

– Мои слова, к сожалению лишь пустое сотрясание грязного воздуха. Чтобы свалить с ног великана, нужен другой великан. Тот, кто без жалости уничтожит тех же пикли, тропаелл, изобретателей, ученых, не говоря уже о финансовом рынке и хорошо отлаженном индустриальном механизме.

– Ну, вот. Теоретик уже есть. Осталось найти исполнителей, – пошутил я.

– Не трудись. Я не хочу быть таким жалким, как этот тип.

Я понял, что он говорит о высоком изможденном мужчине с рыжеватой бородкой, облаченном в черную рясу с красным жестким воротничком. Человек надтреснутым голосом проповедовал любовь к огненному богу, спящему на дне моря. Люди и нелюди, грязные, обозленные, уставшие, занятые, не обращали на проповедника ровным счетом никакого внимания. Таких господ по городу пруд пруди. И у каждого своя вера. Если слушать всех, то никакой жизни не хватит.

– Мы с тобой уже видели его, – сказал я амнису. – Когда ехали на Арену. У него смешная запоминающаяся бороденка.

Мы свернули в узкий, воняющий всем, чем только можно, переулок. Здесь, в помойке, в поисках пищи рылись с десяток скангеров. Ящероподобные создания размером с крупную собаку чирикали, словно воробьи, отбрасывая передними розоватыми лапами мусор.

Я терпеть не мог этих прямоходящих, лоснящихся, словно плотоядные черви, созданий. Мне отвратительна каждая их черта, начиная от острой хищной морды и выпученных глаз, и заканчивая последней чешуйкой на треугольном хвосте. Мне не нравились их осторожные повадки, их наглость, стоило тварям только сбиться в крупную стаю, и вечное желание пролезть из гетто и низких районов куда-нибудь в Золотые поля, чтобы поживиться всем, что плохо лежит.

Четверо отвлеклись от розыска пищи, повернули в нашу сторону испачканные отбросами морды, и угрожающе раздули оранжевые капюшоны. Мяурры не обратили на эту падаль никакого внимания. Талер поднял с земли камень и швырнул в скангеров, попав одному из них в бок. Тот взвизгнул, перекувырнулся через голову и рухнул с мусорного ящика в грязь. Остальные зашипели, подобрались, но, увидев в руках моего друга револьвер, решили не связываться.

– Зачем ты это сделал? – спросил я у Талера, когда мы вышли на соседнюю улицу.

– Ненавижу тварей. Хуже крыс. Настоящее стихийное бедствие.