35  

А девятого января в расположение нашей сводной части наведался «долгожданный» гость, представитель Московской военной прокуратуры. По мою душу прибыл. Я уже и думать забыл о том, что произошло в Москве якобы по моей вине.

Меня вызвали в штабную палатку. Там меня и ждал щеголеватый, гладко выбритый капитан в модном камуфляже. Казалось бы, какая может быть в армии мода – форма одежды единая, утверждена приказами и инструкциями. Но у кого есть возможность, те обзаводятся армейским камуфляжем недоступной для «простых смертных» натовской раскраски. Видимо, у капитана такая возможность была. И обувь у него не уставная – какие-то импортные боты с высоким берцем, может, Австрия, может, Канада. И кепка у него «фирменная» – наглаженная, со вставками. А ведь холодно на улице, январь месяц как-никак. Но, видимо, он считал, что его здесь ждут теплые кабинеты и салоны служебных машин. Может, он и на девочек рассчитывал.

Капитан глянул на меня неприязненно. Так может смотреть опрятно одетый человек на грязного вонючего бомжа. А я и был по сравнению с ним бомжом. Здесь не было никаких условий для того, чтобы следить за собой. Обмундирование стирать смысла нет – сегодня чистое, а из боевого охранения вернешься, снова весь в грязи по самые уши. Зима-то здесь холодная, но минусовая температура держится недолго, а при плюсовой – одна сплошная грязь вокруг.

– Что вы усмехаетесь, Корнеев? – нахмурился капитан.

– Короче, – опускаясь на скамью, сказал я.

После того, что я пережил в Грозном, меня ничем невозможно было напугать. Захотят арестовать, так я сбегу – мои ребята же мне и помогут. Еще и капитану люлей навешают. Так что уйти в бега не проблема. А жить я могу где угодно, хоть на свалке с бомжами. Но это вряд ли... Я стал прокручивать в голове возможные варианты моего дальнейшего существования. Неторопливо прокручивал. Время у меня было. После моего «короче» капитан минуты три буравил меня ошалевшим от возмущения взглядом.

– Я вас не понял, Корнеев, – наконец родил он.

Я лишь пожал плечами в ответ. Плевать мне, понял он что-то или нет.

– Да, распустились вы здесь... – посетовал следователь.

Я посмотрел на него просительно-требовательным взглядом. Хватит вокруг да около ходить, дело пора говорить.

– Вы, Корнеев, наверное, знаете, что нарушили подписку о невыезде? – заговорил капитан.

– Приказ у меня был...

– Ну, я не знаю, основание это или нет...

– Короче.

На этот раз он не возмутился. Понял, что лебезить перед ним я не собираюсь.

– Если короче, то заехал я к вам, Корнеев, так сказать, по пути. Должен сообщить, что все обвинения с вас сняты...

Начало разговора не предвещало ничего хорошего. А тут такой поворот... Или я ослышался?

– Обвинения, говорю, с вас сняты... – словно делая над собой усилие, повторил следователь.

– Так оно и должно так быть. Не трогал я его...

– Там целая история, Корнеев...

Капитан достал из нагрудного кармана куртки пачку «Мальборо» в белой упаковке. Я такие в Москве курил – супер. Любезно предложил мне сигарету. Я решил отказаться и даже сунул руку в карман за дешевой «Примой», но передумал. Человек приятную новость принес, а я оскорблять его буду. Взял сигарету, закурил. И так легко на душе вдруг стало... Еще бы мир в радужные тона окрасился. Но вряд ли это когда произойдет...

– Рухлин, можно сказать, сексуальным маньяком оказался, – еще больше ошеломил меня капитан.

– В каком смысле?

– Ну, не в самом прямом...

Оказалось, что, пользуясь своим положением, Аркадий Васильевич домогался своих студенток. С кем-то получалось, с кем-то нет. Одну студентку он взял силой. Пострадавшая заявление в милицию писать не стала, но все же история получила огласку. Этим и объяснялись его неприятности на работе, о которых говорила Вика. Что за неприятности, не говорила. Может, скрыла, может, не знала. Но, так или иначе, Аркадию Васильевичу в институте сделали клизму. Ставился вопрос об увольнении. И уволили бы, если бы не брат потерпевшей. Он подговорил дружков, подкараулил Рухлина возле дома, когда он выносил мусор. Содержательная беседа закончилась для физрука реанимацией...

– Он же по жизни ненормальный, – с презрением к Викиному отцу заметил я.

С презрением к отцу, но не к ней... А что, если эта мразь и сделала Вику женщиной? Что, если он домогался и получал в пользование родную дочь?.. Эта мысль вогнала меня в самый настоящий ступор. Упади сейчас под ноги граната без чеки, я бы просто физически не смог выйти из транса, чтобы среагировать.

  35  
×
×