Ответный темперамент

Один такой роман завершился совсем недавно и по ее решению: Таня узнала, что у Николая, с которым она познакомилась год назад, есть жена. Он уверял, что давно разведен, и узнать о его обмане ей было противно, да и все вообще было, вернее, сразу стало, противно: быть тайной любовницей, представлять, что почувствует его жена, если раскроется эта пошлая тайна… С Николаем она рассталась без сожаления. Она вообще со всеми расставалась без сожаления – со всеми мужчинами, с которыми сводила ее жизнь. Правильно это или нет, она не знала.

И не знала, не понимала, с каким чувством смотрит сейчас на Женино лицо.

Теперь, когда глаза у него были закрыты, лицо стало почти неузнаваемым. Что-то было в нем такое, чему Таня не знала названия, но что как-то… уязвляло ее. Может, то, что все его черты оплыли, утратили молодую ясность? Да нет, вряд ли, она ведь тоже не помолодела за эти годы.

«Не стоит сейчас об этом думать, – решила Таня. – Завтра он проснется, и мы поговорим».

Она погасила лампу и легла не раздеваясь на Нелину кровать. И долго прислушивалась к тяжелому Жениному дыханию.

Глава 18

Таня думала, что не уснет совсем. Но под утро сон все-таки одолел ее, и глаза она открыла только с первыми лучами солнца. И сразу же вспомнила, что случилось ночью.

Она села на кровати и посмотрела на Женю. Он тоже уже не спал – лежал, глядя в потолок. Ей почему-то показалось, что взгляд у него пустой. Но, может быть, только показалось, ведь она смотрела сбоку и не могла этого понять наверняка.

– Доброе утро, Женя, – сказала Таня, вставая. – Как ты себя чувствуешь?

Он тоже сел, потом встал, поморщившись – от боли, наверное, – и взглянул на нее с недоумением.

– Здравствуй…те, – сказал он. – А… как я сюда попал?

«Мы разве знакомы?» – говорил его недоумевающий взгляд.

Таня невесело усмехнулась.

«Жизнь не стоит на месте», – подумала она.

Эту пошлую фразочку любил повторять их домоуправ, когда ему приходило в голову в очередной раз проверить, не вселился ли кто-нибудь без прописки во вверенные ему помещения.

– Ты вчера, насколько я понимаю, подрался, – сказала она. – И лежал у меня под окном без сознания.

– Да! – вспомнил он. – Мне тут морду набили, а вы меня через окно втащили. Спасибо.

Теперь он смотрел на Таню с интересом. Но все равно не узнавал. Ей стало совсем грустно.

– Я так сильно переменилась, Женя? – спросила она.

– Вы… То есть… – смущенно пробормотал он.

Пожалуй, он решил, что во время пьянки познакомился с какой-то женщиной, и вот теперь мучительно пытался вспомнить, как ее зовут и что у него с ней было.

– Я Таня, – сказала она. – Таня Луговская из Ермолаевского переулка. Димина одноклассница.

И тут он наконец понял, кто перед ним. И это так поразило его, что он даже отшатнулся, как будто ему явился призрак.

– Таня! – хрипло воскликнул он. – Да как же так?

– Вот так.

Она думала, что сейчас он начнет о чем-то расспрашивать ее, что-то ей объяснять. Но вместо этого он вдруг шагнул через всю комнату – ему хватило одного шага – и обнял ее. И в то же мгновенье, когда он это сделал, Таня впервые поняла, то есть не поняла, а почувствовала наконец, что это действительно Женя. Не имело теперь значения, что лицо у него изменилось, оплыло, что вчера он был пьян, что дрался во дворе, что… Ничего больше не имело значения! В нем был прежний порыв, тот самый, от которого замерло сердце у юной Танечки Луговской, когда она впервые увидела Женю Саффо.

Он целовал ее молча, губы были горячие, как будто у него под сорок поднялась температура, руки тоже, они обжигали Тане плечи. Может, это странно было, что он молчит, но ей не казалось это странным, потому что и саму ее охватило то же состояние, в котором находился сейчас он: сильное, до звона во всем теле, желание.

Таня легла вчера спать в ситцевом халатике, в котором обычно ходила дома. Он был старый, именно поэтому любимый, и пуговицы на нем расстегивались легко. Женя и расстегнул их легко, мгновенно, кажется, одним движением, и сразу поднял Таню на руки; халатик соскользнул на пол.

Он положил ее на кровать, сам лег рядом, не переставая целовать ее губы, шею, грудь. В его поцелуях было такое нетерпение, такая жадность даже, как будто он думал о ней все двадцать лет их разлуки и вот наконец нашел ее, наконец получил возможность целовать ее голую, обхватывать сверху всем своим телом – горячим, большим, тяжелым.

То, что он делал с нею, невозможно было назвать ласками – это была сплошная страсть, сплошной порыв. Но отсутствие ласк не оскорбляло Таню, как, наверное, оскорбило бы ее, если бы с ней был не Женя, а любой другой мужчина. Она и сама хотела его сейчас так, как не хотела никого и никогда.