Антистерва

– А, Бабакулов! – раздалось из темноты. – Кого ведешь?

– Ермолов Василий Константинович, – ответил Василий. – Прибыл по назначению в геологоразведочную партию номер…

– Геолог? Ну, иди к своему начальству, раз геолог. Заодно и к нашему загляни, доложись по форме. А то мало ли, – произнес его невидимый собеседник. – Ватан, курево привез?

Только теперь, оказавшись наконец в назначенном ему месте, Василий понял, как устал за этот бесконечный день. Сначала восемь часов по жаре, в ни на секунду не прекращающейся тряске, потом еще почти два часа пешком вверх, по осыпающимся под ногами мелким камешкам… Но дело было даже не в физической усталости – он был достаточно крепок, чтобы вообще не заметить ее, если бы… Дело было в этом самом «если бы» – в томительном ощущении второсортности, неправильности его жизни. Он никогда не мечтал стать военным, но теперь, кажется, все отдал бы за то, чтобы оказаться на войне.

Он брел по безлюдной улице в самый конец поселка, где, как ему сказали, несколько глинобитных домиков были отданы под базу геологов. Было темно, и казалось, дорога видна только потому, что ее освещают звезды. Только их сияние нарушало темноту, а ночное небо сливалось с землей, и поэтому звезды стояли совсем близко, над самой головой.

Звезды усиливали темноту, далекий ровный шум реки усиливал тишину, и, наверное, поэтому Василий не заметил, как на повороте улицы появилась какая-то тень. В звездном свете она казалась высокой, легкой и такой стремительной, как будто ее отбрасывала летящая птица. Но уже через мгновение он понял, что не птица, а женщина летит ему навстречу по темной улице.

За то небольшое время, которое он провел в Таджикистане, Василий успел понять, что здешние женщины не ходят одни по улицам, да еще ночами. Значит, у этой женщины случилось что-то особенное, может быть, опасное, и значит, ей может понадобиться помощь.

– Здравствуйте, – сказал он; голос прозвучал в темноте и тишине слишком громко и слишком странно. – Что-то случилось? Может быть, я…

Он не успел закончить эту фразу, вежливую и неуместную. Женщина приглушенно вскрикнула, остановилась, потом снова вскрикнула, но уже как-то иначе, удивленно и, ему показалось, радостно – и вдруг бросилась к нему так, словно именно для того и шла одна по ночной улице.

– Василий Константинович! – услышал он. – Васенька, ведь это вы, да? Боже мой!

И прежде, чем он успел понять – да нет, не понять, а просто произнести внутри себя, кто это, – Василий почувствовал, как к его груди, к самому сердцу, вдруг остановившемуся, прижимается горячая щека, и звезды исчезают в сплошном облаке волос, которое встает у него перед глазами, как серебристая завеса над целым миром.

Глава 11

– Мир тесен, Василий Константинович. Вам кажется банальным это утверждение? Ну а я пребываю в таком возрасте, когда уже понятно, что большинство банальностей на самом деле являются вечными истинами. То, что нам привелось свидеться с вами, и так скоро, относится как раз к их числу.

Клавдий Юльевич поставил на скатерть свою пиалу – небольшую, расписанную такой тонкой вязью, что казалось, рисунок вот-вот растворится в прозрачном фарфоре. Василий держал в руке другую пиалу, побольше, и каждый раз, когда он ставил ее на стол, а Елена подливала в нее горьковатый зеленый чай, он вспоминал, как она сказала в тот первый вечер – вернее, в ночь, когда он встретил ее на улице и потом пришел к ней в дом:

– Пиалы у нас разномастные, Вася, но это ничего, правда? Мы и дома сервизом редко пользовались, хотя он кузнецовский был, очень красивый. Но у нас у каждого была своя чашка. И у папы, и у меня, и у Игоря с Димой – все разные. И для каждого из друзей свои чашки были. Так лучше, вы не находите?

Он находил прекрасным и наилучшим все, что она говорила и делала. И пиалу, которую она ему подала, нашел бы лучшей из лучших, даже если бы та оказалась бумажным фунтиком.

В тот первый вечер они вошли в дом не сразу – пришлось полчаса провести на улице, потому что Елена не хотела, чтобы отец видел ее заплаканное лицо.

– Я потому и ушла, – сказала она. – Вообще-то мне никуда не надо. Я вышла, только чтобы не расстраивать папу, потому что… Ну, неважно. Как я рада вас видеть, Вася, если бы вы знали! – И коснулась его руки.

Прикосновение было такое легкое, что, может быть, его и вовсе не было, как не было света звезд. Но ведь сами звезды были, и Елена была, и даже если он просто домыслил ее прикосновение, как домыслил свет звезд, то в этом домысле было больше правды, чем в существовании мира вообще.