Каждому свое

– Я был его начальником, при мне его имя впервые стало известно французам, мы с ним быстро столкуемся. Не забывайте, что его отец был гильотинирован.

– Перед отплытием вас желает видеть граф Воронцов…

Семен Воронцов был опытным дипломатом! Однако ненависть к революции во Франции он перенес на всю Францию. Для обозначения французов он использовал слова «проклятые мерзавцы» или «негодные канальи». Безвылазно просидев в Лондоне почти двадцать лет, породнясь с британскою аристократией, Воронцов уже начал судить о своей родине как о туманной абстракции, откуда крепостные мужики еще не забывают слать оброк своему пропавшему барину. Восторженный почитатель Питта, он проводил в Лондоне свою политику – в пользу Англии, а если Англия не соглашалась с Россией, Воронцов примыкал к мнению сент-джемсского кабинета. Секретные инструкции о делах Мальты он давал читать парламентариям Лондона, сам и подсказывал, как лучше ответить в Петербург, чтобы Мальта оставалась в английских руках… Таким образом, если Бонапарт во время ночной беседы с Морковым и был честен, выражая желание мира, то все потуги к миру Парижа и Петербурга были заранее обречены на провал, ибо из Лондона они разрушались стараниями Воронцова, желавшего Франции, народу Франции, консулу Франции только гибели…

Его встреча с Пишегрю состоялась в Ком-Вуде, загородной усадьбе лорда Гоуксбери. Воронцов высказал удивление:

– С трудом верится, что Жорж Кадудаль, такой смельчак, и вдруг откажется убивать Бонапарта?

– Он желает его похитить, – ответил Пишегрю.

– Надеюсь, присутствие принцев крови сделает его активнее. Моро вовремя разрушил алтари, которым прежде поклонялся. Франция, конечно, пойдет за ним. И сразу, как только не станет Бонапарта, зовите из Варшавы Людовика Восемнадцатого…

6. «Французский» замок

Лагори получил анонимную записку, в которой его предупреждали, чтобы он остерегался секретарей Робеспьера.

– Представь, – сказал Моро, – я получил такую же. Но странно, что об этом меня предупредил еще и Фуше.

– Вспомним, кто были секретари Робеспьера.

– Первый, кажется, Демаре.

– А второй… Второго звали Симон Дюпле.

– Да, Дюпле, – кивнул Моро. – Но почему сейчас мы должны их бояться? Какая-то нелепая чертовщина… мистика!

Вскоре генерал Савари с неподражаемой вежливостью пригласил генерала Моро в свое бюро тайной полиции.

– Я хотел вас лично поздравить. Дело в том, что в морском департаменте Финистер… Вы же оттуда родом?

– Да, из города Морле.

– Вас не забыли! – просиял Савари. – В департаменте Финистер префектом контр-адмирал Ньелли… Вы его знаете?

– Нет, я очень далек от флота.

– Ньелли просил оповестить вас, что население единогласно выдвинуло вас в сенаторы Франции.

– Доверие земляков приятно. Тем более, – сказал Моро, – я давно не был на родине, а меня еще помнят.

Савари глядел открыто, честно и прямо:

– Надеюсь, вы слышали, что наш консул предлагает всем, кто им недоволен (это касается и вас, генерал), встретиться в Булонском лесу для благородного поединка… Лучший способ разрешить все сомнения оружием.

– Мои сомнения на шпагах не разрешатся.

– И вы желаете оставаться в когорте недовольных? Мне кажется, честнее стать к барьеру, нежели действовать исподтишка… остротами, издевками, каламбурами, пасквилями.

– Это не мой жанр, – возмутился Моро.

– Возможно. Но пасквили вышли из-под пера вашего адъютанта Рапателя. Он достоин сурового наказания, если бы консул Бонапарт не ценил заслуги его родного брата.

– А это уже смешно, – ответил Моро.

– Это очень серьезно. Недавно из уст консула я слышал фразу: «Несправедливо, чтобы Франция страдала, раздираемая между нами… Бедная страна, если в ней есть люди, считающие, что Францией может управлять генерал Моро!» Извините, я не хотел вас обидеть, я только повторил, что сказано…

Моро вернулся на улицу Анжу, и Рапатель сообщил ему, что заходили генерал Лекурб с братом-юристом, советуя Моро приискать убежище, чтобы не ночевать дома.

– Неужели, – отозвался Моро, – возвращаются времена, когда люди боялись вечером идти домой? – Он отсчитал Рапателю денег, подсказал нужные адреса. – Ты знаешь, Доминик, как мне больно с тобой расставаться, но в Париже тебе жить нельзя. Поезжай в наш тихий Морле, женись, сажай яблони и крыжовник, вычесывай клещей из собаки, читай газеты… Мы еще встретимся, но уже в другой Франции!