Оборотная сторона полуночи

Он дал о себе знать самым неожиданным образом – через ее консьержа, крохотного человечка старше семидесяти лет со слезящимися глазами и сморщенным, высохшим лицом. У него выпали все нижние зубы, и, когда он говорил, его трудно было понять. Ноэлли вызвала лифт, и консьерж уже ждал ее в кабине. Они спускались вниз вместе, и до остановки лифта он успел пробормотать ей:

– Торт, заказанный вами на день рождения, готов, и вы можете получить его в булочной-кондитерской на рю де Пасси.

Ноэлли удивленно посмотрела на него, полагая, что неверно истолковала его слова, а затем сказала:

– Но я не заказывала никаких тортов.

– Рю де Пасси, – настойчиво повторил консьерж.

И тут Ноэлли поняла. Однако, догадавшись, в чем дело, она все же не собиралась идти туда, пока не заметила двух гестаповцев, ждущих ее на другой стороне улицы. За ней следят, как за преступницей! Шпики о чем-то переговаривались и не видели Ноэлли. Разъяренная, она обратилась к консьержу:

– Где здесь служебный вход?

– Пожалуйста сюда, мадемуазель.

Ноэлли последовала за ним, прошла по коридору, спустилась в цокольное помещение и выбежала на улицу. Через три минуты она поймала такси и отправилась на встречу с Исраэлем Кацем.

Булочная-кондитерская представляла собой обычную лавку, расположенную в захудалом районе, где жили представители среднего класса. Ноэлли открыла дверь и вошла. С ней поздоровалась низкорослая женщина в безукоризненно чистом белом переднике.

– Слушаю вас, мадемуазель.

Ноэлли колебалась. Еще не поздно уйти, отступиться и не влезать в сомнительное и опасное дело, которое, в сущности, ее не касается.

Женщина ждала.

– У вас… у вас должен быть для меня торт, испеченный ко дню рождения, – заявила Ноэлли, чувствуя себя не в своей тарелке. Ей казалось глупым, что для такого серьезного случая используются какие-то детские уловки.

Женщина понимающе кивнула головой.

– Торт готов. Вы можете взять его, мадемуазель Пейдж.

Повесив на дверь табличку с надписью «закрыто» и заперев замок, она обратилась к Ноэлли.

– Пойдемте со мной.

Он лежал на койке в маленькой задней комнате булочной. Лицо покрылось потом от боли и напоминало посмертную маску. Простыня, в которую его завернули, пропиталась кровью, и на левое колено был наложен толстый жгут.

– Исраэль!

Он повернулся лицом к двери, и простыня упала на пол. Ноэлли увидела, что его колено превратилось в утопающее в крови месиво из мяса и раздробленных костей.

– Что случилось?

Исраэль Кац попробовал улыбнуться, но из этого ничего не вышло. Он заговорил хриплым голосом, в котором от боли чувствовалось крайнее напряжение:

– Они наступили на Таракана, но ведь нас не так-то легко раздавить.

Выходит, она была права.

– Я читала об этом, – сказала Ноэлли. – Ты выдержишь?

Исраэль сделал глубокий болезненный вдох и утвердительно кивнул головой. Он говорил с трудом, задыхаясь.

– Меня ищет гестапо. Они перевернули вверх дном весь Париж. Единственный шанс на спасение – исчезнуть из города… Если мне удастся добраться до Гавра, друзья морем переправят меня за границу.

– Сумеет ли кто-нибудь из твоих друзей вывезти тебя из Парижа на машине? – спросила Ноэлли. – Можно спрятаться в кузове грузовика…

Исраэль слабо покачал головой.

– Повсюду заставы. И мышь не проскочит.

И даже Таракан, подумала Ноэлли.

– Ты можешь ехать с такой ногой? – спросила Ноэлли, чтобы выиграть время. Она пыталась принять решение.

Он сжал губы и изобразил подобие улыбки.

– Я и не собираюсь путешествовать с ней, – ответил Исраэль.

Ноэлли бросила на него недоуменный взгляд. В это время открылась дверь, и в комнату вошел огромный, широкоплечий бородатый мужчина. В руке он держал топор. Подойдя к кровати, мужчина отбросил простыню. Ноэлли почувствовала, как у нее побелело лицо. Она вспомнила генерала Шайдера и лысого альбиноса из гестапо и тут же представила себе, что ее ждет, если она попадет им в лапы.

– Я помогу тебе, – сказала Ноэлли.

7. КЭТРИН. ВАШИНГТОН-ГОЛЛИВУД, 1941 ГОД

Кэтрин Александер казалось, что наступил новый этап ее жизни. Душа переполнилась чувствами, каким-то чудесным образом поднимавшимися на такую головокружительную высоту, что просто дух захватывало. Когда Билл Фрейзер был в городе, они каждый вечер обедали вместе, ходили на концерты, в оперу или в драматический театр. Билл нашел ей небольшую, но очень уютную квартиру недалеко от Арлингтона и вызвался оплачивать ее. Однако Кэтрин настояла на том, чтобы делать это самой. Он покупал ей одежду и драгоценности. Поначалу Кэтрин возражала. Воспитанная в строгих правилах протестантской этики, она считала неприличным принимать от него дорогие подарки. Когда же Кэтрин убедилась, что Фрейзеру доставляет огромное удовольствие одевать и украшать ее, то перестала спорить с ним по этому поводу.