99  

– Ну, лежите, ждите, – сказал врач. – Не ходить же туда-сюда.

Он отошел от стола к окошку.

Медсестра, работавшая у соседнего стола, наверное, ничего не перепутала. Сильная лампа слепила глаза, и Варя невольно повернула голову в ту сторону.

Женщина по фамилии Крыса уже спала. Медсестра снимала жгут с ее руки, а высокая сухопарая врачиха стояла между ее раскинутых ног с инструментами. Они были какие-то слишком большие и блестели в ярком свете лампы так страшно, что казались орудиями убийства. Да не казались – именно этими орудиями они и были.

Варя смотрела на все это как завороженная. Лицо у женщины было бессмысленное, как у всякого человека, погруженного в неживой сон. Оттого, что глаза Крысы были закрыты не полностью, а поблескивали узкими щелочками, выражение ее лица казалось еще и зловещим. Вряд ли она чувствовала боль оттого, что делала между ее ног врач. И жуткого позвякиванья инструментов она тоже, наверное, не слышала, и не видела кровавых ошметков, которые стекали в подставленный под нее металлический лоток… Но от такой вот обессмысленности все происходящее казалось Варе гораздо более ужасным – какой-то немыслимой фантасмагорией.

– Ну куда ты уставилась? – сердито сказал вернувшийся к столу врач. – Чего ты там не видала?

– Н-нич-чего…

Теперь зубы у Вари уже не просто постукивали, а выколачивали громкую дробь.

– Ну, Кононова! – хмыкнул врач. – Вот уж точно без царя в голове.

– Уже иду, Алексей Иваныч! – Медсестра влетела в операционную. – Зато такой ха-арошенький наркоз вам взяла! – обратилась она к Варе. – Уснете как дитя. Давайте руку, жгут наложу.

«Не надо! – хотела крикнуть Варя. – Не надо мне этого! Это… нельзя!»

Но тут тошнота подступила ей к горлу. И вместе с тошнотой то же самое чувство, которое преследовало ее неотступно: что вся ее природа противится тому, что может с нею произойти, если сейчас она скажет «не надо»…

Она сжала зубы и протянула медсестре руку. Жгут обвился вокруг руки, как петля вокруг шеи.

– Во рту немножечко посушит. Это ничего, – услышала Варя. – Ну как, спим?

Ответить она не успела – провалилась в тяжелый сон, как в яму. Но успела со все нарастающим ужасом увидеть себя сверху – распластанную на столе, с мерзко раскинутыми ногами и с бессмысленным выражением на лице.

«А говорят, что так себя при смерти видят. Если ожить суждено… – медленно проплыло в ее угасающем сознании. – Неправда. Это просто наркоз. Просто людям приятно думать о себе… возвышенно… А возвышенно… это неправда… Ничего нет».

Глава 12

Александр ожидал выходных так, как ожидал он их разве что в детстве.

Но тогда его ожидание было понятно: выходные означали, что можно не идти в школу, а значит, впереди целых два дня, наполненные одними только нужными и важными событиями. То же, что означало это его ожидание выходных теперь, было так странно, что Александр чувствовал оторопь.

Выходные означали, что Варя, Варвара Андреевна, снова поедет в Александров. И что он снова ее увидит.

В том, что непременно ее увидит, Александр не сомневался. Он не знал такой силы, которая могла бы этому помешать. Это-то и было странно! Он уже не помнил, когда сила его желаний была так велика, чтобы он чувствовал способность снести с ее помощью все преграды на своем пути. Когда он добивался чего-нибудь в работе, а это приходилось делать постоянно, то на это давно уже работала не сила его желаний, а одна только привычка к усилию воли.

Пожалуй, последний раз настоящая сила желания поднималась в нем, когда он добивался Аннушки. Но это была какая-то другая сила, не та, которую он чувствовал в себе сейчас. Та сила была проста и понятна, а эта…

Он не умел назвать чувство, которое вело его сейчас. Оно будоражило душу такой счастливой тревогой, которой никогда прежде не было в его жизни. Что с ним делать, с этим чувством, Александр не понимал. Впервые в жизни он не хотел ничего добиться, но сознавал при этом, что такое его нежелание результата, такое нестремление ни к чему очевидному не есть жизненная вялость. Но что это? Он не знал.

Зато точно знал, что поедет в эти выходные в Александров, и, как мальчишка, считал дни до выходных.

И когда вдруг оказалось, что поездка эта не может состояться, Александр не сразу в это поверил.

Аннушка позвонила ему рано утром в пятницу. В ее голосе звучали слезы.

– Саша, я ногу сломала! – сказала она.

– Ногу? Какую ногу? – глупо переспросил он.

  99  
×
×