Банкир дьявола

Влекомый толпой туристов, Жорж постепенно добрался до Лувра. В музее он прошел по длинному темному туннелю в корпус Ришелье и поднялся по мраморной лестнице, миновав Венеру Милосскую и Нику Самофракийскую. Неспешно прогуливаясь по залам, он чувствовал себя в безопасности. Здесь, под охраной Рембрандта и Рубенса, Вермеера и Ван Дейка, он чувствовал себя в безопасности. Его особой любовью всегда пользовались художники эпохи романтизма, и спустя полчаса он уже прирос к полу перед гигантским полотном Делакруа «Вход крестоносцев в Константинополь». В центре полотна изображена группа всадников в шлемах и развевающихся одеяниях, их стяги полощет ветер. Крестоносцы только что взяли штурмом городские стены, но битва, изображенная на заднем плане, еще в разгаре. Жители города, мужчины и женщины, лежали распростертыми на земле и молили о пощаде. Один из пленных со стянутыми ремнем руками привязан к седлу главного из воинов. Что произойдет в следующий момент? Убьют ли крестоносцы всех уцелевших, в том числе женщин? Или освободят их? Эта недосказанность всегда распаляла его воображение.

Однако сегодня перед Жоржем стоял более насущный вопрос. Более личный. К какому стану принадлежит он сам? К торжествующим победу и (как он был уверен) великодушным крестоносцам, лица которых говорят о разуме, благородстве и силе? Или к побежденным, чьи длинные бороды и тусклые глаза словно кричат о страхе, доктринерстве и фанатизме?

Ответ пришел к нему сразу. Для этого не потребовалось ни самоанализа, ни мучительных раздумий, кому присягнуть на верность. По крови он, может, и был арабом. Но по натуре, по характеру, по разуму, он был человеком Запада. Он не хотел отвергнуть ислам. В глубине души он был ему предан. Он верил в Пророка. Он принимал его учение сердцем. Но не головой. Тут-то и была неувязка. Взгляд исламистов на женщину как низшее существо, их невыносимая лицемерная болтовня о том, что ей следует оказывать высшее уважение, заключая в домашнее рабство, возмущали его до глубины души. Равно как и устаревшие идеи о наказании, отмщении и «правильном» образовании. Мир двигался вперед, но ислам прочно укоренится в прошлом.

Это было три часа назад.

Когда знакомый красный «мерседес» обогнул угол и, проехав по улице еще метров пятьдесят, остановился, Габриэль вернул журнал на место. Дверца открылась. Вспышка белокурых волос и синее джинсовое пятно. Девушка пересекла тротуар и скрылась за дверями подъезда. Жорж подождал, пока машина отъедет, и отошел от киоска. Обогнув дом, он подошел к нему сзади, пройдя по небольшой дорожке, которая вела на внутренний двор, вполне соответствующий высокому уровню благосостояния жильцов. Ключ у него имелся. Он открыл калитку в сад и проскользнул на лестницу черного хода. Поднявшись на четвертый этаж, он приоткрыл дверь и просунул голову в коридор, ведущий к дверям квартир. Там было тихо.

— Кто там? — раздался певучий голос, когда он постучал.

— Это я. Открой.

Клодин Козэ отворила дверь. Ее ослепительная улыбка поблекла, когда Габриэль прошел мимо нее, не сказав ни слова.

— В чем дело? — спросила она.

— Я в беде.

Он рассказал ей все, по крайней мере все, что знал о планах отца и о той роли, которая ему в них отводилась. Он единым духом выпалил все про «Хиджру», про американских агентов, преследовавших его двоюродного дядю Мохаммеда аль-Талила, про его злоключения в больнице и про неудачную попытку убить Адама Чапела. Он ничего не утаил. Был час ночи. Он лежал рядом с Клодин в постели, серебристый лунный свет освещал их лица и казался чем-то сродни легкому ветерку, шевелящему занавеси.

— Теперь ты знаешь, каково быть таким, как я, — проговорил он, испытывая жалость к самому себе. — Не могу поверить, что все это происходит на самом деле.

— Ты поступил правильно, Жорж. Я горжусь тобой.

— Я его подвел.

— Подвел? — эхом отозвалась Клодин, и в голосе ее прозвучали ноты сарказма. — По-моему, он должен гордиться тем, что у него такой сын, который способен идти ему наперекор и принимать самостоятельные решения.

— Мой отец совсем не похож на твоего.

— Да уж.

Родители Клодин, оба врачи, могли служить образцом прогрессивного мышления. Вот уже неделя, как они отдыхали в своем летнем доме на испанском острове Ибица, предоставив ей самой заботиться о себе. Такого его отец не позволил бы никогда.

Жорж приподнялся на локте, желая, чтобы она поняла то, что он собирался ей сказать: