Банкир дьявола

Габриэль уставился в окно стеклянным, невидящим взглядом. Это могло случиться лишь из-за недостатка внутренней убежденности, говорил он самому себе, пытаясь понять, что и почему пошло не так. Всепроникающая гниль разъела моральные ценности сына. И он сам в этом виноват. Ему пришлось продержать семью в Париже слишком долго. Так много лет, проведенных среди неверных, — что ж, этого следовало ожидать.

Основа его религии — добродетель. И само слово «ислам» означает «подчинение». Это не просто конфессия, не просто набор верований, а целый жизненный путь. Коран не просто направляет каждодневное поведение человека, он гораздо шире и касается всех аспектов жизни общества. Он охватывает закон и торговлю, войну и мир, образование и семью. Шариат, этот свод мусульманских норм, стоит над всем и правит всем.

Создав внутри своего дома заповедный мир, в котором чтились устои и вера, он надеялся сдержать действие гнили. Но та оказалась сильнее. Искушения были постоянны и пропитывали все вокруг — эта ухающая аморальная музыка, распутные фильмы и постоянный, непрекращающийся упор на секс, секс и снова секс. Это не что иное, как форма интеллектуального колонизаторства. Подобно сифилису, она проникает в мозг, медленно его разрушая, сводя с ума, кусочек за кусочком, доля за долей, пока от него ничего не останется, кроме выеденной пустой оболочки. Не может существовать такой вещи, как частичное усвоение западных идеалов и норм. Ты соглашаешься с ними всеми разом или не воспринимаешь вообще. Когда Запад отделил Царство Божие от царства земного, он тем самым встал на путь противостояния исламу. Это война, и победить в ней в конечном счете должна либо одна сторона, либо другая. Он был уверен, что Жорж знает все это, что вера проникла в его плоть и в его кровь. Но, видно, ошибался.

Конечно, всему виной та девушка. Он знал, что его сын уже какое-то время с ней встречается. Как мог отец не заметить, что мальчик вырос и стал мужчиной? В этом есть и его вина. Он слишком долго медлил и не вмешивался. Слишком стал мягкий. Сентиментальный. Он выяснил все про ее семью, узнал, где она живет, как учится в школе. Кафирка, но все-таки приличная девочка. Хорошо училась. Достаточно взрослая, чтобы не оказаться подверженной ребяческой дури. Ясно, что он упустил нечто важное, и даже знал, в чем это «важное» заключается. Он совершил обычный для всех отцов грех: возомнил, что его сын особенный, не такой, как все. А кроме того, Марк Габриэль знал, что и он сам тоже стал жертвой все той же гнили.

Его такси клюнуло носом, притормаживая, чтобы съехать с шоссе у станции метро «Порт-де-Клиньянкур». Габриэль смотрел на проплывающие мимо знакомые картины и чувствовал, что понемногу успокаивается при виде города, в который совсем не желал приехать опять. Два дня, мысленно сказал он самому себе. Еще два дня, и он от всего этого избавится. И тогда долгожданный ветер пустыни наконец обожжет его щеки.

— Рю Клемансо! — выкрикнул через плечо таксист, когда их машина завернула за угол. — У какого дома?

— У следующего. Вон там. — И Габриэль указал на современный жилой дом из стекла и металла невдалеке от них.

Когда водитель нажал на тормоз, он прикрыл глаза и почувствовал, словно какая-то рука обхватила его сердце, сжимая его в кулаке и подавляя любые эмоции. Жорж был его старшим, первородным, но у него имелось еще шестеро мальчиков помладше от других жен. Ничего, он выберет наследника из их числа.

Расплатившись с таксистом, он взял сумку и направился к входу.

— Ну что, Анри, — сказал он, сияя дружелюбием и приятно улыбаясь, — не видел моего сына?

— Я? — откликнулся портье-сенегалец. — Нет, месье.

Габриэля некоторая неуверенность в голосе негра слегка ободрила. Либо Анри был прирожденный лжец, либо первостатейный мошенник. Вынув сотенную купюру из бумажника, он впечатал ее в руку портье:

— Помнишь наш уговор? Кое-что для тебя и твоей семьи, кое-что для меня. Мы с мальчишкой немного повздорили. Жена до смерти встревожена. Понимаешь?

Анри расцвел скромной улыбкой:

— Они вдвоем вышли с полчаса назад.

— Вот как? И куда направились? Есть какие-нибудь соображения?

— Не знаю, месье. Но девушка была с сумкой.

— Дамской сумочкой?

— Нет, с большой, дорожной. Больше вашей…

— Этого хватит? — Габриэль вытащил еще одну купюру, и всякая лояльность Анри по отношению к жильцам охраняемого дома — весьма шаткая, надо признать, — окончательно рухнула.