Гадание при свечах

Гости толпились вокруг госпожи Иветты, несколько девушек внесли подносы, уставленные разноцветными бокалами. Марина и Глеб присели на серебристую банкетку.

– Хотите, – предложил Глеб, – я ваш гороскоп расскажу? В самых общих чертах, конечно.

– Расскажите, – согласилась Марина.

Художник Глеб был, наверное, неплохим парнем, но ей хотелось одного – уйти. Она чувствовала давление неестественности, царившей в зале.

– Вы когда родились? – спросил Глеб.

– Пятнадцатого февраля, – ответила Марина. – Мне двадцать четыре года.

– Так у вас сегодня день рождения! – воскликнул Глеб. – Почему же вы молчите?

– А что я должна говорить? Всем объявить об этом?

– Я вас потом нарисую в подарок, – пообещал Глеб. – Итак, вы Водолей. Ваш символ – серебряные руки и полет птиц. Вы родились под влиянием Луны, и оттого, что вы женщина, это значит для вас даже больше, чем сам знак Зодиака. Вы сдержанны, чувствительны, правдивы и непреклонны, в вас всегда будет сохраняться задумчивая грация молодости. В вашем характере легко сочетается несочетаемое, и вы можете оказаться чужой собственным эмоциям.

То, что говорил Глеб, показалось Марине странным, и она слушала с интересом.

– Ваша интуиция направлена на будущее, – продолжал он. – А чувствительность легко сливается с собственным воображением. Вы готовы окружить объект любви мистическим ореолом…

– Глеб, ты совсем заговорил Марину. – Госпожа Иветта подошла к ним незаметно. – А я хотела, чтобы она познакомилась кое с кем из моих сегодняшних гостей.

– Разумеется! – тут же согласился Глеб. – Я надеюсь, у нас с Мариной еще будет время поговорить.

– Спасибо, Глеб, – сказала Марина, вставая с банкетки. – Мне было интересно вас слушать, хотя в ваших словах была какая-то… общая неточность. Я не могу правильно назвать…

– Ничего удивительного, – подтвердил Глеб. – Это ведь был самый приблизительный гороскоп, вот потом я составлю его специально для вас…

– Пойдем, дорогая. – Госпожа Иветта увлекла Марину за собой.

Глава 17

После вечера с магическим сеансом Марина решила, что уйдет от госпожи Иветты. Она еще не знала, как это произойдет и когда, – вернее, просто не могла решиться окончательно. Но уйти было необходимо, это она понимала.

«Что за наваждение на меня нашло? – думала она. – Ослепление, помрачение – как угодно…»

Марина чувствовала, что ей не нужно ничего, связанного с госпожой Иветтой. Ни денег, ни житейской устроенности, ни магических шаров, ни разговоров с художником Глебом. Даже Москва стала ей казаться городом госпожи Иветты…

«Можно уехать в Орел, – думала Марина. – Конечно, я так бесцеремонно ушла из больницы… Но все равно, Иосиф Давыдович рад будет, если я вернусь. Или еще куда-нибудь уехать, медсестры везде нужны. А так – у меня скоро сил совсем не останется…»

Она думала об этом даже в метро, добираясь в Медведково после вечера в магической студии. Она думала об этом всю ночь и заснула только под утро.

Женя снова приснился ей. Но на этот раз он не лежал с нею рядом, а шел по бульвару. Его коричневая дубленка была расстегнута, шапка сдвинута на затылок, и глаза его лучились такой счастливой лаской, что Марина заплакала во сне.

Проснувшись, она поняла, что Женя в Москве, и смятение охватило ее душу. Она не могла ошибиться: он здесь! А она должна уехать… Уехать именно сейчас, когда поняла, что Женя наконец вернулся в Москву, – это было невозможно! Что-то сдвинулось и переменилось в его жизни, и невозможно было оставить его сейчас.

Телефон зазвонил в ту минуту, когда Марина готова была сказать себе и «да», и «нет».

– Я жду тебя завтра утром, – сказала госпожа Иветта. – Будет три человека, и принять их должна ты.

Днем на стеклянных стенах студии были опущены жалюзи, от этого в ней царил полумрак. Госпожа Иветта зажгла светильник внутри одного из шаров. Он освещал небольшое пространство зала, все остальное тонуло в таинственной полутьме.

– Я не знаю, с чем они придут, – напутствовала госпожа Иветта. – Мне известна только степень серьезности их визита, ты понимаешь? Можешь не беречь силы.

«А если я не хочу?» – подумала Марина.

Но первая же визитерша заставила ее забыть о собственных желаниях. Это была молодая женщина – пожалуй, ровесница. Но во всем ее облике чувствовалась жесткая завершенность, которой совсем не было у Марины.

У входа она сняла длинное замшевое пальто с шелковистыми норковыми вставками; мелькнула сплошная меховая изнанка. Она прошла к стеклянному столу, за которым сидела Марина, и уселась напротив.