Обняться, чтобы уцелеть

— Знаешь, ты так изменился, — сказала Олеся, когда они уже сидели в диетическом баре, столь хорошо знакомом Голубеву благодаря длительным беседам с Артемом.

— Вот как? И что же во мне изменилось?

— Не знаю… Не могу это определить… Но ты стал какой-то другой. Я бы даже сказала — абсолютно другой.

— И какой же я тебе нравлюсь больше? — рисуясь, спросил он. — Бывший или нынешний?

— Что за вопрос, конечно, нынешний, — ответила она и так на него посмотрела…

Ночь они провели в ее квартире на проспекте Мира, и в перерывах между страстными ласками Олеся каялась в своей роковой ошибке. Как она могла так поступить, как могла хоть на секунду поверить в то, что тот случайный поклонник значит для нее больше, чем Кирилл? Да, этот парень был привлекательным и обеспеченным, очень красиво за ней ухаживал и вообще вел себя так, точно влюбился с первого взгляда и имеет самые серьезные намерения. Но, пробыв с нею рядом всего несколько недель, он вдруг исчез из ее жизни, не появлялся, не звонил и сам не отвечал на телефонные звонки…

— Ну все, все, хватит, забудь о нем, — утешал девушку Леонид-Кирилл. — Ты мне лучше скажи: у тебя получится взять отпуск в конце мая?

— Вероятно, да, а что?

— Да хочу пригласить тебя на побережье Адриатического моря. Отдохнем на вилле, покатаемся на яхте, а главное — поныряем с аквалангом.

— Ой, я никогда не ныряла с аквалангом!

— Не бойся. Авось это окажется не сложнее роликов.

— А что за яхта?

— Да так, есть одна… в Италии.

— А чья она?

— Честно?

— Честно.

— Моя.

Конечно, она умирала от любопытства и постоянно донимала его вопросами, каким образом ему вдруг удалось так разбогатеть, и Леонид преподнес ей заранее заготовленную байку о дальнем родственнике, эмигрировавшем в Европу после революции. Выдуманный им троюродный прадед якобы был очень богат, но не оставил потомства, и после его смерти нотариусы разыскали его, Кирилла, оказавшегося единственным наследником. Самому Голубеву казалось, что такая история годится лишь для женских романов, но Олеся легко в нее поверила, во многом благодаря тому, что он мог снабдить свой рассказ весьма убедительными подробностями.

Наступившее утро было понедельником. Голубев — Кирилл с шиком отвез девушку на работу на своем Ferrari, а сам развернулся и поехал на Юго-Запад, в дайвинг-клуб. Был чудесный день, и яркое апрельское солнце ухитрялось пробиваться даже сквозь тонированные стекла.

«Ну, наконец-то и в Москве весна!» — подумал он и, воспользовавшись тем, что дорога впереди свободна, прибавил скорость.

ЧАСТЬ II

Глава 11

В которой Голубеву приходится на собственном опыте понять, что означает пословица «Не рой другому яму…»

Леонид Голубев — обладатель молодого и сильного тела — мчался на новеньком Ferrari. Он включил на полную мощь радио и, подпевая во весь голос песне из любимого кинофильма «Есть только миг между прошлым и будущим…», даже не сразу понял, что за посторонний звук вмешивается в знакомую с юности мелодию. Оказалось, что это звонит мобильный, который он по старой привычке бросил рядом на сиденье.

«Олеська, наверное, — пронеслось в голове. — Больше моего нового номера никто и не знает… Соскучилась, стало быть. Вот что значит молодость!»

Однако на дисплее высветилось не имя подружки, а сочетание цифр, показавшееся смутно знакомым. Леонид нажал кнопку:

— Алло?

— Ну и сука же ты, Голубев! — выдала трубка.

Не было нужды спрашивать, кто звонит. Он сразу узнал голос, который нередко слышал в записи, в телевизионных передачах, на домашнем автоответчике… собственный голос.

— Кинуть меня, значит, решил? — собеседник говорил громко, почти кричал. — Развести, как последнего лоха?

Леонид поморщился и приглушил музыку. Не то чтобы его выбил из колеи этот звонок — он знал, что рано или поздно нечто подобное произойдет, и был готов к этому. Неприятным показалось лишь то, что разговор этот нужно было вести именно сейчас, когда у него было такое отличное настроение и он летел в дайвинг-клуб навстречу своей мечте…

— Не ори так! — спокойно отвечал он. — Угомонись. В твоем возрасте вредно нервничать — давление поднимется.

— Ты еще издеваешься! — бушевал голос, еще так недавно принадлежавший ему самому. — Обчистил меня, ободрал как липку!