— Что же, — вздохнула Ксения. — Значит, Кирилла Рощина больше нет… Жаль. Я даже по-своему привязалась к нему.
— Да, его больше нет, — отвечал Голубев. — Но я в отличие от тебя совершенно об этом не жалею.
— Вот как? — Ксения задумалась, потом вздохнула. — Покажи мне свою хваленую квартиру, а то я столько уже про нее слышала, а еще ни разу не видела.
Вдвоем они совершили небольшую экскурсию по дому.
— А это и есть то самое зеркало, да? — Ксения с некоторой опаской потрогала резную дубовую раму, будто боялась, что из-за стекла кто-то выскочит.
— Да, это оно, — подтвердил Леонид.
Они стояли рядом, их отражения были так близко друг к другу… Ксюша с интересом рассматривала Голубева через зеркало.
— Вот наконец-то передо мной тот, кого я всю жизнь ждала, — тихо проговорила она.
— Старый, обрюзгший и с животом? — усмехнулся он.
— Господи, ну какой же ты дурак, хоть и царь! Что это за возраст, право, для мужчины — пятьдесят восемь?!
— Но неужели ты готова любить меня такого! — недоумевал он.
— Как же ты не понимаешь элементарных вещей! Для меня ты — это всегда ты.
Он обнял ее, и она первая его поцеловала. Леонид расслабился, но тут его взгляд случайно наткнулся на зеркало, в котором отражались они с Ксенией и большая кровать у противоположной стены. Ему тут же ярко вспомнились «живые картины» с участием Инессы, которые так охотно демонстрировало ему в последнее время зеркало… А вдруг ему вздумается повторить то же самое с Ксенией? Нет, ни за что на свете!
— Что с тобой? — Она немного отстранилась и с тревогой поглядела на него. — Что-то не так? Ты плохо себя чувствуешь?
— Нет, все в порядке. — Он выдавил из себя улыбку. — Просто мне здесь, в этой квартире, как-то не по себе…
— Тогда поехали ко мне, что же мы стоим? — Она потянула его за руку. — Только скорее, умоляю тебя! Если бы ты знал, как я за эти восемнадцать лет истосковалась по своему царю Леониду!
— Ну и стоило бояться? — спросила она, когда он, весь мокрый, с бьющимся сердцем и тяжело дыша, повалился рядом с ней на кровать. — Если кого-нибудь интересует мое мнение, то, по-моему, все было просто чудесно!
— А откуда ты знаешь, что я боялся? — покосился он на нее.
Ксения пригладила его взмокшие от пота волосы и нежно потерлась щекой о голое плечо.
— Милый, но я, во-первых, врач, а во-вторых — взрослая женщина. Все вы, мужчины, с определенного момента начинаете бояться первого раза… И не только первого. Как будто для нас самое главное — получилось у вас или не получилось…
— А что для вас самое главное? — со счастливой улыбкой спросил он.
— Самое главное — что мы любим, все остальное неважно. Если не любим, тут уж ничем не поможешь.
Она села, машинально осмотрелась вокруг. Леонид взял с маленького столика сигареты и протянул ей:
— Ты ведь это ищешь?
Однако Ксения поглядела на пачку с откровенной брезгливостью, а потом даже скривила рот.
— Не хочу. Вообще больше никогда не буду курить.
— Вот как? — обрадовался он. — А что так?
— Знаешь, когда женщина курит — это верный признак того, что она несчастлива… Я не хочу больше быть несчастливой.
Он с интересом поглядел на нее:
— Это что же получается: все некурящие — счастливы? Она рассмеялась:
— Нет, конечно, вечно ты все передергиваешь! И вообще я давно заметила, что у тебя плохо с логикой!
— Ну, смотри, ты сама это сказала. — Он приподнялся на локте и, размахнувшись, выбросил сигареты в открытое окно.
— Что ж ты делаешь? — ахнула Ксюша.
— Ничего. Бомж какой-нибудь подберет — обрадуется.
— А если дети найдут? Нет, ты с ума сошел, честное слово! Взрослый человек, а ведешь себя как ребенок!
— Ой, кто бы говорил! — Он обнял ее, притянул к себе, уткнулся носом в ее грудь.
— Ты все потерял?
— Да. Почти.
— Деньги, имущество… Жалеешь?
— Нет. Я быстро все восстановлю. Я привык много работать. Да и нужно ли иметь столько? Теперь ведь у меня есть главное — моя Любимая.
Глава 17
В которой Леонид Голубев возвращается к прежней жизни
Первое, что сделал Леонид, придя в себя в прямом и переносном смысле, — это отправился в Ксенину клинику и в очередной раз сдал все анализы. Мало ли что, чем черт не шутит… Ксения посмеивалась над его мнительностью, однако в глубине души — и Голубев отлично это видел — сама беспокоилась. Во всяком случае, когда уже на подъезде к Лефортову он вдруг неопределенно предположил, что, может, и не стоит делать никакую диагностику, Ксюша решительно воспротивилась: