На серебряной планете. Рукопись Луны (С иллюстрациями)

Странное чувство владело мной! Казалось, что, поднимаясь на эту вершину, я навсегда уже удаляюсь от лунных людей и от всего этого опротивевшего мне мира; казалось, что я и вправду какой-то таинственный Старый Человек, который выполнил здесь свой тяжкий труд и возвращается теперь на родину — туда, к звездам… Красное Солнце горит за моей спиной и провожает меня из этого мира, в котором я ведал лишь труды да муки, а Земля встает предо мной, огромная, яркая, и она готова принять меня в свое светлое лоно…

Я уже стоял на вершине горы, в океане невыразимо чистого воздуха, когда, глянув на щит Земли, увидел движущийся по нему светлый клин Европы. Видны были даже детали, хотя облака, проплывающие над Францией и Англией, стерли очертания в той стороне. Но широкие польские равнины на востоке блестели, как серебряное полированное зеркало, которое опирается с одной стороны на темную полосу Балтийского моря, а с другой — на цепь Карпат, сверкающую своими вершинами, как ожерелье из драгоценных жемчужин.

Таким неожиданным и чарующим было это появление моей родины в небесной лазури, что я сначала застыл, не дыша, весь поглощенный созерцанием, а потом вдруг, громко расплакавшись, как дитя, пал ниц на вершине лунной горы.

Через некоторое время я поднялся, несколько успокоившись, и с удивлением заметил, что Ада стоит передо мной на коленях и по лицу ее текут крупные слезы.

— Что с тобой? — спросил я невольно.

Вместо ответа она охватила руками мои колени и громко зарыдала. Не сразу смог я среди рыданий различить отдельные слова.

— Ты несчастен, Старый Человек! — говорила она.

— И поэтому ты плачешь?

Она не сказала больше ни слова и только, подавляя рыдания, вглядывалась в золотистый щит Земли. Мы опять долго молчали. Наконец Ада подняла голову и посмотрела мне в лицо странно проницательным взглядом.

— Здесь, на Луне, все такое печальное и несчастное, даже ты, — сказала она. — Зачем ты пришел сюда? Зачем… с той звезды?…

Она замолкла, но потом снова заговорила:

— Те, мои родители, умерли. А почему ты не умираешь?

— Не знаю.

Я сказал правду. Я действительно не знаю, почему не умираю до сих пор. И снова охватил меня страх, потому что припомнилась мне эта ужасная лунная сказка — что я никогда не умру.

Ада некоторое время молчала, потом заговорила низким приглушенным голосом:

— Потому что ты — Старый Человек. И, несмотря на это, ты несчастен…

— Именно поэтому, — безотчетно возразил я.

Спускаясь обратно с гор, я испытал иллюзию, от которой у меня слезы навернулись на глаза. Когда за поворотом внезапно увидел я палатку Яна и его братьев, стоявшую на том же самом месте, где некогда стояла наша палатка, на краткий миг показалось мне, что в этой палатке ждет меня Марта с маленьким Томасом на руках и Педро, почти всегда задумчивый, но еще молодой и не такой сломленный, как позже, там, на берегу моря.

Эту сладостную иллюзию грубо развеял вид карликов, снующих вокруг палатки. Увидев их, я остановился, охваченный внезапным отвращением. Ада заметила это.

— Ты не хочешь идти к ним, Старый Человек? — спросила она.

Что же мне было ответить? Я невольно оглянулся на Землю, но мы спустились уже вниз, и лишь краешек ее виднелся на горизонте.

Ада, поймав мой мимолетный взгляд, сделала испуганное движение, а потом умоляюще сложила руки:

— Нет, нет! Еще не сейчас. Они еще нуждаются в тебе. Она боялась, что я вернусь туда, в отчизну свою.

— Ты думаешь, что я могу вернуться на Землю? — спросил я.

— Ты можешь все, чего пожелаешь, — ответила она. — Но… не желай!

Расстроенный и усталый, вошел я в палатку и лег спать, но сон мой был очень неспокойным. Сначала мне часа два не давал заснуть шепот моих спутников за полотняной стенкой: они допытывались у Ады, что я говорил во время восхождения на гору, что делал… Ужасно меня раздражали эти голоса; а когда я наконец уснул, снились мне былые времена, Марта, лунная пустыня и Земля! Земля!..

Мучают меня эти сны…

* * *

Хотел бы уж я остаться один. Общество этих людей, что пришли со мной сюда, мучает и утомляет. Мне кажется, что они непрестанно стоят между мной и Землей и бросают какую-то тень мне на душу.

А они-то и не думают об отъезде! Раскинули лагерь в долине, устраиваются, делают запасы, словно век им тут жить. А может, они питают надежду, что со временем удастся им склонить меня к возвращению?