Брат, мсти за любовь!

Но она высвободила руку. Отошла еще на несколько шагов назад.

— Как вам не стыдно, молодой человек! — послышалось откуда-то сзади.

Кубометр обернулся и увидел какую-то бабку. Он окатил ее презрительным взглядом и скривился, как от кислого борща.

— А тебе чо, старая? Шла бы ты, пока цела…

— Да что вы себе позволяете! — завопила бабка.

— Заткни хлебало, мымра старая! — рявкнул на нее Таракан.

Он взял Кубометра под руку и потянул за собой.

— Пошли отсюда. А то еще менты появятся…

Из кабака они возвращаются. Пообедали нормально, водочки выпили, как водится. А чего им от кого-то прятаться?.. Пусть они в клуб на время дорожку забудут. Пока этого урода по имени Никита не пристрелят.

А в кабаки они могут любые заглядывать. Сколько надо, столько и будут. Финансы позволяют…

Они сели в машину. За рулем Штурм. Ему водочку пить не полагается. Никому сейчас не нужны проблемы с ментами.

— Э-эх, хорошо, — удобно устраиваясь на мягком сиденье «Мерседеса», протянул Кубометр.

И глянул в окно. И снова увидел ту самую монашку. Она стояла у обочины дороги, лицом к тротуару. Милостыню собирает… Очень аппетитная монашка…

— Я ее хочу! — ткнул в нее пальцем Кубометр. Он принял на грудь приличную дозу хорошей водочки. И сейчас его тянуло на подвиги.

— Да она даже в машину не сядет, — покачал головой Таракан. — Монашка, типа, святая…

— А вот я хочу проверить, святая она или нет… Если целка — то святая. Если нет — то так себе, одни понты…

— Не трогал бы ты ее…

— Слушай, Таракан, ты пацан конкретный. Ты моя опора… Только не надо меня учить, ладно?

— Да я тебя не учу…

— Ну тогда цыц… Сейчас мы операцию провернем… Или забыл, как девок раньше смывали?..

— Да нет, все помню…

Таракан свое дело знал хорошо. И Штурм умел останавливать машину впритык к жертве. И сейчас не облажался. Дверца «мерса» открылась беззвучно. Таракан вытянул руки-грабли, чуть вышел из машины и схватил монашку. Та даже и понять ничего не успела, как оказалась в салоне.

Таракан зажал ей рот, захлопнул дверцу. И перетянул ее через себя, усадил на освободившееся место между собой и Кубометром.

Монашка мычала, дергалась, пыталась освободиться. Но ничто уже не могло помочь ей. У Таракана ведь не руки — тиски.

— Это ограбление, мадам! — прикалываясь, сообщил Кубометр.

И вырвал из рук монашки ее коробку.

— Так, посмотрим, что там у нас!

Он сбил днище, и ему на колени посыпались какие-то монетки. И бумажек хватало… Именно бумажек. Разве сто-, тысячерублевки — это деньги?

— Дерьмо! — брезгливо поморщился Кубометр и словно какую-то заразу сгреб с себя и монеты, и бумажки.

Монашка уже перестала биться как курица, которой отрубили голову. Утихла. Типа, смирилась. Таракан даже руку с ее рта убрал.

— Это не дерьмо, — тихо сказала она. — Это лепта…

— Какая еще на хрен лепта?

— Женщина пришла в храм к богу, — спокойным, увещевающим голосом начала она. — И у нее было всего две монетки. Лепта — это очень мелкая монетка. Но она отдала их все. Она отдала богу все, что у нее было. Господь наш Иисус Христос сказал, что никто не дал больше, чем она…

— Слушай, ты чо мне тут туфту какую-то втираешь?

— Ты нераскаявшийся грешник. Душа твоя черна. Покайся, впусти господа нашего в свою заблудшую душу…

— Вот поет, вот поет… Заткнись, поняла?

— Как скажешь. Я замолчу. Но ты не волен надо мной…

— Волен. Еще как волен! Вот вдую тебе по самые яйца, узнаешь тогда, волен я или нет…

Монашка стала белой как мел, задрожала. А потом вдруг успокоилась.

— Значит, господь наш хочет узнать силу моего смирения, — себе под нос пробормотала она. Но Кубометр услышал ее.

— Вот-вот, смирись… И получай удовольствие…

Они приехали в загородный дом. Кубометр велел Штурму отвести монашку в комнату с решетками — была такая. И крепко запереть ее. Можно было бы и в подвал ее сунуть, к Антоше и Эльдарчику. Но там не на чем будет ее иметь. А в комнатушке той хоть кровать есть.

Кубометр отправился к себе. Комната его самая большая в доме. Но грязная, неухоженная, паутина в углах. И не мебель тут, а насмешка. Хорошо, Тонька здесь. А куда же он без нее. Она для него как походный чемодан…

Тонька стояла у окна. В брючном костюме за штуку баксов, деловая. Духами от нее французскими пахнет.