Элизабет чувствовала себя все более уверенной в своих силах. На одном из совещаний обсуждался новый фен для сушки волос, который плохо шел на рынке. Элизабет испробовала его на себе и убедилась, что по качеству он превосходил многие из имевшихся тогда в продаже образцов.
– Нам их возвращают из аптек партиями, – жаловался ей один из коммерческих директоров. – Никак не можем зацепиться. Надо, видимо, дать больше рекламы.
– Но мы уже и так превысили расходы на рекламу, – возразил Рис. – Необходимо искать другой выход.
– Надо изъять их из аптек, – неожиданно сказала Элизабет.
Все вопросительно взглянули на нее.
– Что?
– Они там слишком доступны. – Она повернулась к Рису. – Необходимо продолжить их рекламирование, но продавать их только в салонах красоты. Пусть они станут дефицитом, чтобы их невозможно было достать. Тогда к ним изменится и отношение.
Рис немного подумал, затем утвердительно кивнул и сказал:
– Неплохо. Попробуем.
Спрос на них вырос мгновенно.
Спустя некоторое время Рис поздравил ее с успехом.
– А вы, мадемуазель, не просто красивы... – сказал он, улыбаясь.
Значит, кое-что все-таки он начал замечать.
Глава 26
Лондон
Пятница, 2 ноября – 17.00
Алек Николз сидел один в сауне клуба, как вдруг отворилась дверь и в наполненную паром комнату шагнул мужчина, обмотанный полотенцем в виде набедренной повязки. Он опустился на деревянную скамью рядом с Алеком.
– Жарко, как у черта на сковороде, а, сэр Алек?
Алек обернулся. Это был Суинтон.
– Как вы сюда попали?
Суинтон заговорщически подмигнул.
– Сказал им, что у нас здесь с вами назначено свидание. – Он посмотрел Алеку прямо в глаза. – Разве не так, сэр Алек? Ведь вы знали, что я скоро приду?
– Нет, – ответил Алек. – Я же ясно сказал: мне нужно время.
– Вы также говорили, что ваша маленькая кузина не станет возражать против свободной продажи акций, и тогда, мол, отдадите долги.
– Она... она переменила решение.
– Ну тогда заставьте ее снова переменить его.
– Я и пытаюсь это сделать. Вопрос упирается только в...
– Вопрос упирается в то, что нам надоело есть дерьмо, которым вы нас кормите. – Джон Суинтон придвинулся вплотную к Алеку, так что тому пришлось даже немного отсесть от него. – Мы хотим обойтись без насилия. Когда еще удастся заполучить другого такого покровителя в парламенте? Вы знаете, что я имею в виду. Но всему есть предел. – Он напирал всем телом на Алека, и тот отодвинулся еще дальше. – Мы оказали вам целый ряд услуг. Теперь ваш черед. Нам нужны наркотики.
– Но это невозможно, – сказал Алек. – Не могу. Не вижу никакой...
Вдруг Алек почувствовал, что почти прижат спиной к большому металлическому контейнеру, доверху набитому горячими камнями.
– Осторожнее, – сказал Алек. – Я...
Суинтон, захватив руку Алека, вывернул ее и поднес к раскаленным камням. Алек почувствовал обжигающий жар.
– Нет!
В следующую секунду рука оказалась прижатой к камням, и он, закричав от боли, корчась, упал на пол сауны. Суинтон нагнулся к нему:
– Попытайся найти такую возможность. До скорого.
Глава 27
Берлин
Суббота, 3 ноября – 18.00
Анна Рофф-Гасснер не знала, как долго она сможет все это выдержать.
Она стала пленницей в собственном доме. Она и дети оставались в доме одни, если не считать приходившей к ним один раз в неделю уборщицы, в полной зависимости от Вальтера. Он уже не скрывал своей ненависти к ним. Однажды Анна сидела в детской и вместе с детьми слушала их любимую пластинку: Welch ein Singen, Musizieren, Pfeifen, Zwitschken, Tiriliern... – как вдруг туда ворвался Вальтер.
– Довольно слушать эту галиматью, – заорал он, схватил пластинку и разбил ее вдребезги.
Дети в страхе кинулись к матери.
Анна пыталась успокоить его.
– Прости меня, Вальтер. Я не знала, что ты дома. Тебе что-нибудь надо?
Он подошел к ней с горящими глазами и сказал:
– Мы должны избавиться от детей, Анна.
Не стесняясь их!
Положил руки ей на плечи.
– То, что произойдет в этом доме, останется между нами.
Между нами. Между нами. Между нами.
Эти слова вихрем кружились у нее в голове, а руки Вальтера все сильнее давили ей на плечи. У нее перехватило дыхание, и она упала без чувств.
Очнулась Анна в постели. Ставни были закрыты. Она посмотрела на часы. Шесть вечера. В доме было тихо. Слишком тихо. Первой ее мыслью было: дети! И ужас обуял ее. Она встала с кровати и, едва держась на ногах от слабости, поковыляла к двери. Дверь была заперта снаружи. Она приложила ухо к замочной скважине и прислушалась. Должны же быть слышны хоть какие-то звуки. Дети скорее всего вот-вот прибегут к ней, чтобы узнать, как она себя чувствует.