Этот спокойный и в спокойствии своем непонятный человек находился на такой стороне жизни, которая для Аллы Андреевны была совершенно закрыта. Как обратная сторона Луны. И это тревожило ее и пугало. Она даже Соню призывала в союзницы, хотя прежде никогда не интересовалась ее мнением.
– Ну да, – кивнула Соня. – В молодости учиться интересно.
– А вы тоже учитесь? – вежливо поинтересовался Герман Александрович.
– Нет, работаю. В парикмахерской.
О месте своей работы она сообщила назло Алле Андреевне. Раз та не сочла нужным сказать гостю, кто такая Соня, почему бы не уточнить, что она парикмахерша, а не домработница?
Она подумала, что от этих ее слов Алла Андреевна обязательно смутится. Но та не выказала никаких признаков смущения.
– Соня из Крыма приехала, – непринужденным тоном объяснила она Герману Александровичу. – Петька с ней полгода назад познакомился.
И никаких оценок, хорошо это или плохо, что Соня приехала из Крыма, что сын живет с парикмахершей... Характер Аллы Андреевны держался на стальном стержне, и, конечно, не Соне было пытаться ее уязвить!
– Я любил Крым, – сказал Герман Александрович. – В Коктебель лет пятнадцать подряд ездил. Потом перестал.
– Почему? – спросила Соня.
– Да уж понятно, почему, – усмехнулась Алла Андреевна.
– Грустно стало наблюдать, как волошинский парк превращается в вещевой рынок, – глядя Соне в глаза, ответил Герман Александрович.
– Но жизнь ведь не остановишь.
Она тоже посмотрела ему в глаза. Они были темные, глубокие, и какая в них таилась мысль, понять было невозможно. Какая-то очень важная мысль, наверное. Хотя в том, как он говорил, не было ни капли глубокомыслия.
– Да. Только я не думаю, что вытаптывание розария – это движение жизни.
Соне стало стыдно. Она терпеть не могла разговоров о том, как плохо стало жить под властью денег, и не уважала людей, которые такие разговоры вели. Но этот человек не говорил про власть денег. Он вообще не говорил ничего такого, что можно было предугадать заранее. И не уважать его почему-то было невозможно.
Хлопнула входная дверь, и в кухню заглянул Петя.
– Ну вот! – воскликнул он. – Без меня едят! А я, между прочим, после бани голодный как волк.
– А на обед, между прочим, овощи, – сказала Алла Андреевна. – Так что волчий аппетит, может, и не утолится.
– Ничего, утолится. Здравствуйте, Герман Александрович, – сказал он и улыбнулся Соне.
Петя был такой розовый после бани, он так радовался абсолютно всему: приятно проведенному утру, обеду, наличию Сони, вообще жизни, – что вместе с ним в квартиру словно вплыло облако совершенного довольства. Вот в нем точно не было ничего такого, что превращало бы разговор с ним в ходьбу по тонкому льду. И ел он с таким аппетитом, что Соня пожалела, что не потушила вместе с баклажанами мясо.
С появлением Пети ее мысли ушли в сторону от гостя, и она этому обрадовалась. Что-то в нем ее тревожило, хотя она и не понимала, что именно.
Впрочем, Герман Александрович не задержался за столом – не остался даже к чаю.
– Я ведь не предполагал обедать, – извинился он, прощаясь. – Спасибо, Соня, все было очень вкусно. Не провожайте, Алла Андреевна, благодарю.
Но Алла Андреевна все-таки вышла проводить его в прихожую.
– Ты давно его знаешь? – спросила Соня.
– Да как-то всегда знал, – пожал плечами Петя. – Только знать его невозможно, по-моему. Он очень закрытый человек. Классик, одно слово.
– Почему классик? – не поняла Соня.
– Так он же всю американскую классику перевел. Фолкнера, Вулфа. И «Улисса» вдобавок. Представляешь, что такое Джойса переводить? Станешь тут закрытым! Он вообще редко где-нибудь бывает. Да! – вспомнил Петя. – Мы же с тобой завтра на прием идем.
– На какой прием?
– У начальника моего юбилей. Заказал ресторан русской кухни. Говорят, стерлядки будут. Ты любишь стерлядок?
– Не знаю, – пожала плечами Соня. – Я их не ела никогда. Форель только.
Она вспомнила, как ела форель в маленьком ресторане по дороге на водопад Джур-Джур. Ник ловил ее в огороженной сеткой заводи, а Соня смотрела. Это было то чистое и счастливое воспоминание, какое может относиться только к событиям, которые не хочется повторить.
– Завтра часов на пять такси вызови, ладно? – попросил Петя. – На машине не поедем, выпить же придется.
Глава 4
– Не верю! Как Станиславский – не верю! Не могла ты этого не заметить.