Амальгама счастья

Однажды, уже перед самым Дашиным отъездом, они сидели в маленьком ресторанчике неподалеку от ратуши. Марио заказал чудесную озерную рыбу – Даша никогда и нигде потом не пробовала ничего подобного – и легкое холодное вино из местных виноградников. Время шло, падали минуты, пели птицы, и девушке казалось, что это никогда не кончится, что мир остановился и замер, словно повиновавшись властному щелчку фотографа. Чуть опьянев от выпитого вина, порозовев от счастья, она неотрывно смотрела в его синие, как будто озерные глаза. Его взгляд нежно скользил по ее губам, ее груди под распахнутым вырезом легкого голубого платья, ее левой руке, уроненной на стол и играющей складками скатерти… Подошел официант, Марио глянул на него изумленно, будто вопрошая, откуда тот взялся в самый неподходящий момент, Даша засмеялась, разрывая заколдованный круг молчания, и все стало, как бывало прежде, они заторопились, задвигались, и то великое, нежное, что только начиналось еще между ними, умолкло и стихло, не названное по имени, и больше уже не вернулось, забытое под ворохом предотъездных хлопот и бабушкиного ворчания…

После, дома, в Москве, Даша окунулась в привычную жизнь и обычные школьные заботы, и Марио мало-помалу занял в ее душе то место, которое юные девушки отводят романтическим, кратковременным, случайным поклонникам, – он стал для нее всего лишь поводом для таинственного шепота с подружками, героем короткого сладкого сна, причиной для случайного вздоха… Даша никогда не забывала своего мимолетного друга – и никогда не помнила его по-настоящему. Пока жизнь не предъявила ей свою грустную правду во всей ее полноте и неприкрытости.

Глава 8

– Ты все еще здесь, Дарья? Я ведь просил тебя вернуться к гостям.

Девушка вздрогнула и обернулась. В голосе Сергея Петровича, резко оборвавшем ее воспоминания, вырвавшем ее из состояния полузабытья, звучала неприкрытая злость. Это было так странно, непонятно, так ничем не оправдано. Даша растерялась и не сразу смогла найти слова для оправдания. Да и в чем, собственно говоря, ей было оправдываться?..

– Извините меня, дядя. Я не думала, что вам это неприятно… что мое присутствие в этой комнате нежелательно для вас.

Надо бы рассказать ему о бабушкином письме, о Фонде, мелькнуло у нее в голове. Но как расскажешь, если она и сама толком ничего не знает, не видела бабушкиных распоряжений, если до сих пор нет у нее в руках никаких документов?.. А Сергей Петрович тем временем уже отвечал на ее фразу, еще суше и сдержанней, чем когда бы то ни было:

– Присутствие действительно неприятно. Но не только твое, а вообще чье угодно. Не забывай, пожалуйста, что здесь до сих пор хранятся все ценности матери – не только в закрытом сейфе, но и открыто, на виду… Ты же не хочешь никаких осложнений? Не хочешь оказаться под подозрением, если вдруг что-то пропадет?

Даша, в это время рассеянно убиравшая бархатный альбом на место, решила было, что он шутит, и с готовностью к улыбке вскинула на дядю свои огромные прозрачные глаза; но лицо его было абсолютно серьезным. Сочтя за благо не задавать больше никаких вопросов, девушка молча выскользнула из комнаты и, пройдя мимо роскошного стола в гостиной, попрощавшись с кем-то кивком, а с кем-то короткой отрывочной фразой, покинула дом на Смоленской площади. Она не знала еще, что покидает его навсегда, но сердце сжалось, когда она в последний раз бросила взгляд на знакомые окна. Ей показалось, будто она видит там, наверху, в полуосвещенной спальне, бабушкин силуэт – та всегда провожала Дашу, стоя у окна, придерживая руками тяжелые шторы. И в этот раз силуэт приник к стеклу, привычно махнул рукой и навсегда растаял в матовом свете уличного освещения.

Дома, устало и небрежно бросив одежду на кресло, она подошла к зеркалу и приникла к нему так же тяжело, как, ей казалось, сделала это только что бабушка у окна своей комнаты. Теперь шаг в Зазеркалье казался девушке шагом в знание, обрушившееся на нее несколько часов назад, донесшее истину, которую она так долго и так старательно пыталась скрыть от самой себя. Там, за зеркалом, иная реальность, неподвластная законам сна и правилам человеческой игры. Там иной мир, завеса в который приоткрылась перед ней лишь благодаря какой-то неведомой, чудесной случайности; туда нет доступа живым людям, слишком мелким и суетным для царства гармонии; и там… только там она может видеться с Марио – уже умеющим видеть и слышать для величественного спокойствия смерти.