Женщина из шелкового мира

— Хорошо как! — сказала она. — Плыть и плыть по реке… Лучше, чем в гостинице жить и ходить на заседания.

— Может, и лучше. Но главным образом просто дешевле, — объяснил Альгердас. — Такую ораву в гостинице поселить — это сколько ж денег нужно? А корабль раз, снял — и плыви себе. И слушай, смотри, чего умные люди за год навыдумывали. Все равно деваться некуда. Как с подводной лодки. Тем более народ не скучный. Один раз заштормило что-то, — вспомнил он. — Мы со стульев все попадали. И дальше уже в упоре лежа разговаривали. Никто и внимания не обратил, по-моему.

Мадина вспомнила, как он сидел на корточках под подоконником, рассматривая альбом, и мысленно согласилась: конечно, если все на том корабле были такие, как он, то никто не заметил, что разговор продолжается в упоре лежа. Альгердас был из каких-то таких людей, которых она прежде не знала.

За разговором с ним она не заметила, как они вышли на широкую аллею и оказались прямо перед трехэтажным, с арочными окнами дворцом. Он был ярко освещен, и от этого становилась особенно отчетливой простота его классических линий.

— Красиво как! — сказала Мадина.

— А вы здесь что, никогда не были? — удивился Альгердас.

— Я же не в Москве живу, — извиняющимся тоном объяснила она.

Конечно, если бы она жила в Москве, было бы странно ни разу не побывать в Нескучном саду. Да и вообще это было странно: все-таки она приезжала в Москву не так уж редко и бывала во всех ее местах, которые принято называть достопримечательностями. Но в них во всех она бывала одна. А ведь одно дело пойти в одиночестве в Третьяковку, и совсем другое — предпринять какую-нибудь одинокую прогулку по улице, пусть даже и по историческому саду. Гулять одной — от этого все-таки становится не по себе. Потому в Нескучном саду Мадина никогда не была.

Они обошли дворец и двинулись в глубь сада — туда, где аллеи превращались в неширокие тропинки между деревьями.

— Я как раз в этот приезд собиралась сюда пойти, — поспешно соврала Мадина. — Думала, может, завтра успею.

— Вот и успели, — сказал Альгердас. — Теперь уже завтра. Первый час ночи.

— Где вы увидели?

Мадина завертела головой и заметила большие смешные часы, украшенные двумя сердечками. Часы показывали без пяти шесть.

— Не на этих, — проследив за ее взглядом, улыбнулся Альгердас. — Там возле дворца другие были. А эти часы так, для влюбленных повесили. На них всегда без пяти шесть. Получается, что на свидание никто никогда не опаздывает. Такой приятный самообман. А вы замерзли, — вдруг заметил он.

Они как раз поднялись на арочный мост — старинный, сложенный из выщербленного, но, сразу видно, крепкого кирпича. Мадина заметила его издалека, и он сразу ей понравился. Но, стоя на этом мосту, она впервые ощутила, что на улице не так уж тепло: порыв ветра качнул макушки старых берез и пробрался в рукава ее пальто. Наверное, она вздрогнула, потому Альгердас и догадался, что она замерзла.

Он обеими руками взял ее руку и сказал:

— У вас рука совсем холодная. Пойдемте отсюда.

— Нет, зачем! — воскликнула Мадина.

От его прикосновения у нее закружилась голова — по-настоящему и очень сильно, так, что она даже схватилась другой рукой за шаткие, составленные из металлических прутьев перила. Она готова была вцепиться в эти перила так, что ее не оторвал бы от них даже тягач. Лишь бы Альгердас не отпускал ее руку.

— Ну, постоим, — кивнул он.

Они стояли на мосту, над прекрасной и строгой кирпичной аркой, и Мадина чувствовала, как ее рука согревается в обеих его руках.

— И вторую давайте. — Голос его дрогнул. — Наверное, тоже холодная.

Мадина протянула ему вторую руку. Эта, правая, ее рука была еще холоднее из-за того, что она держалась ею за металлические перила. Альгердас сразу это почувствовал — он поднес Мадинину правую руку к губам и подышал на нее.

Странность, необъяснимость происходящего усиливалась с каждым мгновением и с каждым мгновением все меньше казалась им странностью. Да, именно им обоим — Мадина чувствовала, что с Альгердасом происходит то же, что и с нею.

Он дышал на ее руку, согревая, и пар от его дыхания вился вокруг его губ и вокруг ее пальцев. Потом он вдруг отпустил ее руку и сразу же, словно боясь, что она куда-нибудь исчезнет, притянул Мадину к себе — обхватил за плечи и замер, держа ее в объятиях. Они были одного роста, Мадина еще в общежитии это заметила. И теперь ее губы оказались прямо перед его губами. И ему не пришлось даже наклоняться, чтобы поцеловать ее.