Ловец мелкого жемчуга

– Да, я еще не очень хорошо говорю по-русски, – кивнула она. – У меня еще маленькая говорильная практика. – Отлично вы говорите! – горячо возразил Георгий. – Я даже удивился. Вы давно в Москве?

– Нет-нет, – покачала она головой. – Я научилась в университете в Кельне, я славистка. Я приехала в Москву только один день вчера. У меня контракт на год, корреспондировать для одного женского журнала. И еще работа для гуманитарный фонд. Извините! – Она вдруг улыбнулась. – Я забыла… как это… представляться! Ульрике Баумгартен.

Назвавшись, Георгий осторожно пожал протянутую ему маленькую руку и удивился тому, как не по-женски крепко Ульрике ответила на его рукопожатие.

– В общем, не беспокойтесь, – повторил он. – Не берите в голову, так по-русски говорят.

– Спасибо. – Когда она улыбалась, глаза ее светились еще яснее, как будто в них мелькало солнце. – Скажите, я могу вас попросить? Если вы сейчас не очень несвободен…

– Конечно! – Он не мог сдержать улыбку, глядя в ее ясные глаза. – Надо что-нибудь передвинуть?

– О нет! – засмеялась Ульрике. – Вы думаете, вас можно попросить только передвинувать, потому что вы такой большой?

– Да нет, – смутился Георгий. – Что угодно можно попросить.

– Понимаете, – объяснила она, – я немного занимаюсь переводом. Это необходимо для моей, возможно, будущей докторской работы. У вас называется кандидатская диссертация. Я хочу писать про поэзию Иосифа Бродского. Вы знаете такой поэт?

– Знаю, – кивнул Георгий и тут же испугался, что Ульрике сейчас что-нибудь спросит о Бродском, а он, конечно, не сумеет ответить, потому что имеет о нем самое приблизительное представление.

– Тогда, может быть, вы немного мне объясняете. Я не совсем понимала вот здесь, где отметила маркером. Вы можете прочитать?

Георгий подошел вслед за Ульрике к письменному столу, взял в руки отпечатанный на принтере листок и прочитал:

• Я люблю родные поля, лощины,
• реки, озера, холмов морщины.
• Все хорошо. Но дерьмо мужчины:
• в теле, а духом слабы.

• Это я верный закон накнокал.
• Все утирается ясный сокол.
• Господа, разбейте хоть пару стекол!
• Как только терпят бабы?

Прочитав, Георгий расхохотался.

– И что же вам непонятно? – спросил он. – «Накнокал»?

– Да, – кивнула Ульрике. – Но не только.

– «Накнокал» – ну, это что-то вроде «открыл». Открыл закон. Знаете, как Ньютон открыл закон всемирного тяготения. Только здесь жаргон.

– Зачем здесь жаргон? – удивилась Ульрике. – Но хорошо, я отмечу. – Она что-то черкнула на полях. – Но и еще. Почему он говорит так про мужчины? Зачем разбить стекол? Без этого нельзя быть не дерьмо?

Глаза у нее стали такими серьезными, в них светилось такое искреннее недоумение, что Георгий растерялся.

– Понимаете, – сказал он, – иногда действительно нельзя. Но об этом не думаешь, это само собой получается.

– Вам приходилось это делать? – тут же спросила Ульрике. – Разбить стекол?

– Да приходилось… – смутился он. – Хотя я совсем не собирался это делать.

– Эта этика… как сказать… мэн харт-бэллс…. Я думаю, это признак патриархальной культуры. – Она пожала плечами.

– Что значит «мэн харт-бэллс»? – заинтересовался он.

Ульрике рассмеялась, и на ее щеке на секунду, в самом начале смеха, появилась нежная ямочка.

– Так говорят американцы, – объяснила она. – По-русски, наверное, будет… Мужчина с твердыми… шарами?

– Не совсем с шарами, но смысл понятен, – улыбнулся Георгий.

– Это очень патриархально, очень несовременно, – повторила она. – Можно, я спрашиваю еще?

– Конечно, – кивнул Георгий.

– Но тогда я принесу пить, да? – предложила Ульрике.

Он смотрел, как она легко двигается по комнате, шурша по ковролину смешными соломенными тапочками, как изящны и точны ее движения, когда она открывает стеклянный шкафчик, достает сверкающе-прозрачные тяжелые стаканы, открывает другой шкафчик, достает алые полотняные салфетки, кладет и ставит все это на стеклянный столик возле дивана… Предметы сами собою ложились ей в руки, и невозможно было представить, чтобы что-нибудь разбилось, разлилось, рассыпалось.

Ульрике принесла из кухни две маленькие запотевшие бутылочки воды «Перье» и две такие же – светлого пива «Гаффель», большую бутылку апельсинового сока, вазочку с крекерами. Наконец она села рядом с Георгием на диван и снова взяла в руки листок со стихами.