С начальницей стоматологической клиники «Белоснежка» Яной Цветковой чуть...
Она пела, смотрела в глаза солдат, и вдруг что-то остановило ее взгляд.
Она повторила взглядом ту линию, на которой это произошло, и чуть не вскрикнула прямо посреди задорной песни. В самом углу холла, рядом с растущей в кадке пальмой, сидел Генри Мак-Дуглас!
Эстер удивилась тому, что узнала его. Рыжая его голова, о которой она два года назад сказала, что ее раз увидишь, не забудешь, рыжею больше не была. Она была совершенно седая – короткий ежик серебрился на ней изморозью. Эстер пела, смотрела на это печальное серебро, смотрела в глаза Мак-Дугласа и ждала того момента, когда кончится эта бесконечная песня, и следующая кончится тоже, и еще одна – она пела их три, – и можно будет наконец поговорить с ним. Ей надо было срочно поговорить с ним, сердце ее колотилось так, словно вся ее жизнь зависела от этого разговора!
Генри отвел взгляд. Сердце у Эстер замерло и провалилось в пустоту.
Она стояла в коридоре, примыкающем к зрительному залу, и ждала. Она знала, что он выйдет к ней, хотя концерт был еще в самом разгаре и из-за двери то и дело раздавались аплодисменты.
Дверь приоткрылась. Генри сделал два шага по коридору и остановился у противоположной от Эстер стены.
– Здравствуйте, мистер Мак-Дуглас. – Произнеся эту официальную фразу, Эстер почувствовала себя так, словно сказала что-то неестественное. Да так оно, конечно, и было. – Генри! – воскликнула она. – Господи, Генри, как хорошо, что вы живы!
Он улыбнулся. Улыбка получилась невеселая.
– Да, это неплохо, – сказал он.
– Я пыталась найти ваших родителей, чтобы узнать… спросить… – Она лепетала все это, словно оправдываясь, она чувствовала нелепость каждого слова… Она не могла больше соблюдать какие-то ненужные, неизвестно кем выдуманные правила! – Генри, пожалуйста, скажите, что с Кевином, – сказала Эстер. – Он… здесь?
– Он не здесь, – помолчав, сказал Генри.
– Вы были вместе… там?
Язык у нее словно в бревно превратился.
– Да.
– И… что?
– Он уже дома, мисс, – с какой-то странной, словно бы торопливой интонацией сказал Мак-Дуглас.
– Где дома?
– В Техасе. У себя на ранчо.
– Значит, я могу ему написать? – Она так обрадовалась, что Кевин не погиб в Перл-Харборе! У нее словно камень с души свалился. – Ведь вы, конечно, знаете его адрес?
Мак-Дуглас молчал.
– Вы дадите мне его адрес, Генри? – нетерпеливо повторила Эстер.
– Я не знаю, мисс… – наконец медленно проговорил он.
– Не знаете адреса? – удивилась она. – Мне показалось, вы были друзьями.
– Вам не показалось. Мы и сейчас друзья. Но я не уверен, что вы должны писать ему.
– Почему? – прищурилась Эстер. – По-вашему, я недостойна общения с героем?
Мак-Дуглас усмехнулся.
– А как вы узнали меня? – ни с того ни с сего спросил он. – Вы ведь тогда сказали, что меня можно узнать только по рыжей голове. Тогда, на Централ Сквер, помните? Я помню.
– Я тоже это помню. Но, по-моему, цвет волос не главная примета человека. Даже если они так замечательны, как у вас.
– Были так замечательны. Были.
– К чему вы все это говорите, Генри? – тихо сказала Эстер. – Что случилось с Кевином?
– С ним… Я потому и вспомнил про рыжую голову, что вы тогда сказали… Что меня не забудешь из-за волос, а его из-за глаз. Глаз больше нет, мисс. Их выжгло. Там все горело, даже океан. Мы не успели поднять самолеты в воздух. Впрочем, и воздух тоже горел. – Его горло дернулось, дрогнуло правое веко. – Меня контузило, ну, еще были проблемы с ногой, я здесь год провалялся из-за этого, но теперь это уже в порядке. А он… Конечно, хорошо, что он остался жив, но…
– Хорошо, что он остался жив, – перебила Эстер. – Этого достаточно, Генри.
– Для кого? – усмехнулся он. – Для его родителей, конечно, достаточно, он их единственный сын. Но они уже старики, как и мои. Думаю, они встретили его с нелегким сердцем. Все-таки, когда проходит первое счастье от того, что он не погиб, приходится думать о будущем. Я не назвал бы его радостным для Кевина.
– Дайте мне его адрес.
– Вы, конечно, можете написать ему, – закивал Мак-Дуглас. – Раз уж так хотите. Кто-нибудь ему прочитает.
– В этом нет необходимости. Я поеду к нему сама.
Глава 20
Техас не понравился ей так же сразу и так же сильно, как сразу и сильно понравился Нью-Йорк.
Он был слишком просторен со своими пустыми степями, которые казались выжженными даже теперь, в ноябре, когда летняя жара давно спала. Он нагонял уныние, когда Эстер смотрела на него в окно поезда, и просто пугал, когда тянулся за странным сооружением вроде дилижанса, на котором ей пришлось добираться от железной дороги до ранчо Давенпортов. Он был слишком суров в своем однообразии, слишком скуден, чтобы его можно было полюбить.