Могут ли русалки появиться в озере, на берегу которого развернулось...
– А там страшно, в тюрьме? – в пугливом каком-то ожидании спросил Герберт.
– Кому как. Новичкам да, очень, а есть такие, для кого тюрьма – дом родной.
– Я не такой. Мне было бы страшно… Меня бы там, наверное, убили…
– Почему ты так думаешь?
– Потому что я калека, а там безжалостные люди сидят…
– Есть безжалостные, а есть нормальные. В основной своей массе нормальные. И к инвалидам относятся с пониманием. На руках их не носят, но не обижают. Более того, ударить инвалида – это значит нарушить тюремные понятия. А за это жестоко карают…
Хотел бы Андрей, чтобы сволочей и подонков в тюрьме карали свои же. Но тюремные понятия с каждым годом деградируют, настоящих блатных уголовников становится все меньше, зато все больше прибывает психованных наркоманов и зверствующих идиотов, у которых свои взгляды на жизнь. Воровские законы тоже не медом мазаны, но в них есть хоть какие-то понятия о справедливости. Оперчасть негласно поддерживает эти понятия, даже идет на сговор с ворами, чтобы поддерживать порядок в камерах и в изоляторе в целом. Если бы не это, дубовые отморозки давно бы распоясались и взорвали тюрьму изнутри. Но уже сейчас трудно сказать, смог бы выжить в тюрьме такой инвалид, как Герберт. Попади он в нормальную камеру, скорее всего, да, а окажись среди воинствующих беспредельщиков – наверняка нет. И вряд ли кто-то покарает подонка, посмевшего поднять руку на калеку…
– Мой тебе совет, не нарушай закон и не попадай в тюрьму, – усмехнулся Андрей. – Как говорится, береженого Бог бережет, а не береженого – тюремщик сторожит…
– Да нет, я и не собираюсь закон нарушать, – замялся Герберт. – Просто интересно…
– Я тебе так скажу, если интересно, не знаю, как на Марсе, но в тюрьме жизнь точно есть. Плохая, но есть…
– Но лучше туда не попадать, – думая о чем-то грустном, весело улыбнулся Герберт – вернее, попытался это сделать.
– Не попадай.
Машина свернула на улицу, ведущую к изолятору. Показались мрачные стены, из-за которых выглядывал тюремный корпус – угрюмый и темный, как ночь на какой-нибудь безжизненной планете.
– Страшно, – выдавил из себя Герберт.
Бледное от природы лицо стало белым как мел, губы задрожали.
– Эй, парень, с тобой все в порядке? – забеспокоился Андрей.
– А-а, да, нормально все…
– А трясешься чего?
– Да за отца страшно. Он же здесь сейчас. Как он там?
– С ним все хорошо. Он старший в камере, его все слушаются…
– Компьютер у него.
– Что вы передали, то и есть…
– А мне можно было бы компьютер?.. Вы бы мне его передали?
– Может быть, и передал бы.
Андрей дождался, когда Герберт остановил машину, и впился в него пристальным изнуряющим взглядом. И отрезвляюще хлестко спросил:
– Признавайся, что ты натворил?
– Я?! Натворил?!. – пришел в замешательство парень. – Да нет, что вы!.. Это чисто гипотетически…
– Ну, ну… Смотри, если что есть, лучше сразу сознайся…
Андрей чувствовал, что есть за Гербертом какой-то грех, но не стал пытать его дальше. Он уже и без того порядком опоздал.
Глава 9
Герберта трясло, как законченного алкоголика с похмелья.
– Как ты сюда попал? – возмущенно спросила Римма.
Она не ждала брата и совсем не обрадовалась его появлению. Спала до полудня, еще час нежилась в постели, затем был холодный душ. Сейчас она жарила яичницу с колбасой, за этим занятием и застал ее Герберт.
Пикантность момента состояла в том, что Римма была в одной рубашке – короткой, чуть ниже пояса, – под которой ничего не было.
– Ключ у меня… Это же наша квартира, не забывай… – сказал Герберт, пальцами пытаясь придержать дергающуюся щеку.
– Чья наша? – не удержалась – съязвила Римма. – Мать твоя в могиле, отец в тюрьме… И кто в этом виноват?
– Я знаю, ты меня за это презираешь! – болезненно скривился парень.
– Я тебя не презираю. Я пытаюсь выправить ситуацию, которую ты создал. А ты у меня под ногами вертишься…
– Я… Я хочу валяться в твоих ногах… – с дрянным пафосом простер к ней руки он.
– Только давай без этого… – поморщилась она. – Есть будешь?
– Кусок в горло не лезет.
– Ну как знаешь…
Римма не стала перекладывать готовую яичницу в тарелку, поставила сковородку на стол, чтобы есть прямо с нее. Села, забросив ногу за ногу.
– Я знаю, ты меня презираешь, – начал было Герберт.
– Рот закрой. Поесть дай спокойно…
Он замолчал. Первое время смотрел куда-то в точку за окном, затем перевел взгляд на ее ноги. Глаза блудливо замаслились.