Последний Завет

Бывшая станция франкфуртской подземки неприятно поразила Франца. К налету древности и разрушений тоннеля добавился налет деяний многих человеческих рук: стены и свод закопчены сотнями факелов и масляных светильников, станция казалась черной и беспощадной, как вечная ночь, наступившая сразу по окончании Последней войны, когда поднятая с поверхности планеты пыль на несколько лет закрыла небо. Даже свет от химфонарей не мог разогнать исходивший от сводов станции кромешный мрак.

— Вот то, о чем я говорил, — пробормотал Дуго, обуреваемый, должно быть, теми же тяжелыми мыслями, что и все остальные.

— Это ты о чем? — спросил Вильгельм.

— О Черных веках, когда здесь жили люди. Только представьте себе, они рождались в темноте, жили и умирали, ни разу не увидев солнца. Несколько поколений жили здесь, так ни разу и не выбравшись на поверхность…

— Ну и правильно делали, — встрял в рассуждения Пилигрима Франц. — Может, это и спасло им жизнь. Хроники Госпитальеров говорят, что основное население планеты погибло не во время Последней войны, а в первое десятилетие Черных веков, когда начались массовые эпидемии.

— Ну, зараза могла проникнуть и сюда, — откликнулся Ворон.

— И проникала, — кивнул Дуго. — Говорят, все, кто был в дортмундской подземке, погибли от северной эболы. Так всегда бывает: никогда не знаешь, где безопаснее — на поверхности или под землей.

— Безопаснее всего в нашем Убежище, — пропищал Густав и широко улыбнулся.

— Друг мой, ты меня все больше удивляешь, — сказал Пилигрим, — ты прав. Конечно, прав. Но не всем повезло оказаться в Убежищах.

— Это точно, — хмыкнул Герман, он отлично представлял, на что приходилось идти его предкам, чтобы оказаться под защитой безопасных стен. — Но если бы пришлось выбирать между северной эболой и мутагенами, ударившими по поколениям тех, кто жил наверху, я бы выбрал первое. Очень неприятно родиться шестируким или малиновым в крапинку.

Ворон пошел светлыми пятнами, сердито уставился на него красными глазами и сжал кулаки.

— На неприятности нарываешься?! — рявкнул он.

— Не надо ругаться, друзья мои, — сказал Пилигрим. — Герман просто сказал это, не подумав. Правда, Герман? Кстати, мы пришли.

— Правда, — буркнул Герман, — я никогда не думаю.

Охотники стояли перед длинной лестницей, ведущей наверх. Пока они поднимались по ней, Франц смог разглядеть множество накорябанных на стенах надписей и рисунков. Часть из них Госпитальер не смог разобрать, некоторые закрывали темные следы гари, часть надписей представляла собой мольбы о помощи, богохульства или просто бессвязный набор букв. Больше всего его впечатлила картина, где какой-то худощавый мужчина с нимбом вокруг головы и венком из терновника с доброй улыбкой скидывал на корчившихся в пламени людей бомбы. Надпись под картиной гласила: «Зачем ты сделал это с миром, говнюк?»

— Вот, близкая мне по духу религиозная концепция, — сказал Герман Францу, заметив, что он тоже разглядывает картинку на стене.

Ворон впереди яростно выругался. Герман поспешил подняться по лестнице, чтобы узнать, что так расстроило Старшего охотника, и высказался еще крепче. Выход из подземки оказался завален. Часть свода рухнула, полностью перекрыв дорогу. Нечего было и пытаться расчистить путь — каждая бетонная глыба весила несколько тонн. Густав расстроено хрюкнул, но на этот раз не стал предлагать пробить в завале брешь.

— Приехали, — расстроено пробормотал Вильгельм. — Какие теперь будут предложения?

— Придется возвращаться назад и идти до следующей станции, — вздохнул Дуго.

— На этой станции я видел еще какую-то лестницу.

— Это переход на параллельную ветку. Судя по планам, которые я успел изучить в поезде, там нет выхода на поверхность.

— Значит, ты предлагаешь тоннель? — Ворон недовольно нахмурился.

— Да, — односложно ответил Пилигрим и пошел вниз по ступеням.

За время их отсутствия на станции ничего не изменилось. Франц из любопытства решил узнать, какое название носила эта станция раньше, но, сколько ни силился разглядеть нужную надпись на стенах, так ничего и не различил — сплошная копоть и грязь.

Где-то в тишине тихонько попискивала крыса. Отряд спрыгнул с перрона на рельсы и пошел вперед, вновь оказавшись в туннеле. Метров через триста браслет на левой руке Франца предупреждающе пискнул и загорелся красным светом.