Сильнее смерти

Судья впрямь был уродлив и стар, и он посмотрел на Кэйко, как посмотрел бы на любую другую женщину, то есть как на вещь. В его взгляде не было неприязни, лишь безразличие и усталость, как у всякого, кто вынужден заниматься бесконечной нудной работой. Рядом с судьей сидел помощник, его желто-коричневое лицо казалось высеченным из камня. На этом похожем на грубую маску лице жили только глаза – их холодный твердый взгляд скользнул по фигуре женщины, как по неодушевленному предмету.

– Имя? – спросил судья, и помощник ответил:

– Хаяси Кэйко.

– Род занятий?

– Служила в «веселом доме».

Затем судья задал следующий вопрос, и они с помощником продолжали общаться между собой, будто Кэйко тут не было. Тогда она неожиданно подала голос:

– Я составлю жалобу.

Судья и его помощник на мгновение встрепенулись и застыли в недоумении. Они будто спрашивали себя, кто же мог произнести эти слова!

– Я наложница знатного человека, князя Нагасавы. Здесь со мной обращались очень дурно. Я привыкла мыться каждый день и никогда не ела такую скверную пищу!

– Кто это? – наконец вымолвил Косака-сан.

– Эта женщина служила в «веселом доме», – тупо повторил помощник.

Больше Кэйко не дала ему вставить ни слова.

– Да, меня похитили и продали тому человеку, которого я и убила! Надо мной издевались, и вы продолжаете это делать!

– Замолчи! – крикнул судья.

– Я не замолчу до тех пор, пока мне не позволят принять горячую ванну!

– Уберите ее отсюда!

– Нет. – Кэйко поднялась с места и подошла к судье, что было совсем уж неслыханно. – Когда мой господин приедет сюда…

И вдруг зарыдала, безнадежно и громко.

Косака-сан раздраженно махнул рукой.

– Уберите ее! Отведите куда-нибудь, чтобы она помылась.

– И пусть принесут чистую одежду, – подсказала Кэйко.

Ее отвели в помещение, где стояла полная горячей воды офуро. Не обращая ни малейшего внимания на пялящихся на нее охранников, Кэйко сбросила одежду и, ежась от холода, влезла в ванну. Тепло охватило ее со всех сторон, мягкие объятия чистой воды были так приятны…

Женщина не ожидала, что станет страдать, но она страдала. Акира сказал ей: «Луна есть на небе ночью, есть она и днем, и, если мы ее не видим, это не значит, что ее нет. Так и моя любовь к тебе – она была, есть и будет всегда. Несмотря ни на что, даже когда мы в разлуке, когда ты меня не видишь и не чувствуешь силы моих объятий и тепла моего сердца. В жизни существует нечто неизменное, и никуда от этого не денешься». За то, что он говорил ей такие слова, но не вернулся за ней, его и следовало убить.

Выбравшись из ванны, Кэйко облачилась в чистую одежду и сказала, чтобы ее отвели к судье.

– Благодарю вас, добрый господин. – Теперь перед Косака-сан предстало прелестное невинное создание. – Я хочу есть, – прибавила она, опуская ресницы.

Косака-сан приказал принести еду: остро пахнущую горячую бобовую похлебку и хорошо сдобренный приправами рис. Кэйко не сомневалась в том, что это был собственный обед судьи, тем не менее она съела все до крошки, да еще попросила чаю. Еще раз сердечно поблагодарив доброго господина, встала и подошла к нему.

На Косака-сан словно надвигалась некая чудовищная звезда, он чувствовал испепеляющий огонь этого неведомого светила. Кимоно распахнулось… Теплая нежная кожа, обольстительная полуобнаженность тела, упавшие на грудь волны блестящих от воды волос и затуманенный сладострастием взор. И такой прелестный голос:

– Могу ли я отблагодарить вас, господин…

Кэйко прожила с судьей ровно месяц. Она не позволила себе умереть от отвращения, потому-что знала: нельзя пускаться в дальний путь, не имея денег и хорошей теплой одежды. К тому же не мешало окрепнуть и набраться сил.

Судья был жаден, но Кэйко знала, как усыпить рассудок человека, в чьей жизни чересчур много условностей и слишком мало радостей. В результате Косака-сан нанял для нее отдельный домик и давал деньги на расходы. Она приобрела необходимые вещи, главной из которых считала небольшой кинжал с покрытой черным лаком рукояткой и такими же ножнами.

Как самурай, Акира должен удостоиться чести быть убитым более благородным оружием, нежели шпилька для волос. Как самурай. И только. Как человек, как мужчина, как ее бывший любовник, он не заслуживал ничего, кроме презрения и ненависти.

ГЛАВА 6

Если спросят меня,

Где обитель моя в этом мире,