Томится душенька на зоне

— Зачем ты с этой гнидой связалась? — с упреком спросила Катя.

— Я тебя не понимаю…

— Сейчас поймешь. Никита сам пострадавший. Какой-то мужик на него набросился, ударил несколько раз, а потом двое из ларца появились, в масках и с дубинами. Мужику проломили череп, а его даже не тронули. Почему?.. Подставили Никиту. Он теперь виноват. Потому что он этих двоих якобы нанял… А кто его подставил?

— Кто?

— Адам!.. Ты, может, не знаешь, но Никита морду ему набил. Из-за тебя! Когда узнал, что этот гад с тобой сделал…

— Я не знала, — покачала головой Евгения.

Ей, конечно, было приятно узнать, что хоть кто-то за нее заступился. Но какая могла быть радость, если Никита после этого оказался в тюрьме?

— Ты думаешь, Адам ему отомстил? — встревоженно спросила она.

— Не думаю, а знаю… Странно, как он до тебя еще не добрался… Или добрался?

— Нет… Но его отец со мной разговаривал. Предлагал деньги…

— А ты?

— Я не согласилась…

— Зря. Надо было соглашаться… Ты должна помочь Никите! — заявила Катя.

— Да, конечно, все, что в моих силах…

— Адама я найду сама, поговорю с ним. Думаю, он поможет Никите выкрутиться. Вернее, не будет ставить палки ему в колеса. Но ты должна забрать заявление…

— Хорошо, я сделаю это. Я сейчас как раз в прокуратуру иду… Я, конечно, заберу заявление. Но ты уверена, что это поможет Никите?

— Не знаю, — честно призналась Катя. — Не уверена.

— Но я все равно заберу заявление, — решилась Евгения. — А там будь что будет… Может, деньги нужны, чтобы Никите помочь?

— У тебя есть деньги? — горько усмехнулась Катя.

— Нет. Но я спрошу у родителей.

— И много они тебе могут дать?

— Не думаю, что много…

Отец у Евгении работал обыкновенным инженером на убыточном заводе, зарплата курам на смех. Мама трудилась медсестрой в поликлинике, оклад маленький… В общем, с деньгами в семье было туго.

— У нас тоже не фонтан, — призналась Катя. — Но предки дачу продавать собираются… Если деньги нужны будут, как-нибудь выкрутимся. Лишь бы Адам не помешал… Сволочь, а не человек. Если папа богатый, то все можно?

— Мне это уже пытались объяснить, — невесело улыбнулась Евгения. — Сначала в милиции, затем в прокуратуре… Никто не верит, что я доведу дело до конца… А я и не доведу, если с Никитой такая беда…

— Но хоть ублюдков этих мажорных попугала, и то хорошо…

— Ничего хорошего в том нет. Как и в том, что случилось…

Почти две недели прошло с тех пор, как над ней надругались, но Евгения до сих пор переживала так остро, как будто беда случилаь только что. И никогда не забыть ей ту грязь, в которую ее окунули. И не отмыться от мерзкой мужской похоти… Иногда ее подмывало взять в руки нож, вызвать Адама на разговор и убить его ударом в низ живота… Убить. Не покалечить, а убить… Возможно, когда-нибудь она сделает это. Скорей всего, это и случится. Ведь как только она заберет заявление, надежда на торжество правосудия иссякнет. И тогда только она сама сможет свершить возмездие…

Следователь Рыбин встретил ее с прохладцей во взгляде. Одной рукой пригладив непослушные волосы на голове, другой он показал на стул по другую сторону стола.

Рыбина можно было бы назвать интересным мужчиной. Среднего роста, правильные черты лица; нос, правда, несколько длинноватый, но хорошо сбалансированный с глазами, ртом и подбородком. Но глаза… Не самые большие, но выпученные; зрачки бесцветные, а белки желтоватые с красными прожилками; и веки слишком низко провисшие. И взгляд у него такой же неприятный и холодный, как щупальца у кальмара. Лицо непроницаемо спокойное, а в уголках губ притаившееся коварство…

— Виталий Николаевич, у меня к вам большая просьба, — с искательными интонациями в голосе обратилась к нему Евгения. — Я бы хотела забрать заявление.

— Почему? — ничуть не изменившись в лице, хлестко спросил он.

— Мне надоело все это.

— Что это?

— Ну, все эти хождения по мукам… Я устала.

— А чего вы добивались, Евгения Павловна? — холодно спросил Рыбин.

— Справедливости… Я хотела, чтобы преступники понесли наказание.

— А сейчас вы этого не хотите?

— Нет, хочу… Бог их все равно накажет.

— Бог накажет?.. Сейчас вы думаете о Боге. А о чем вы думали раньше, когда затеяли все это безобразие?

— Безобразие? Какое безобразие я затеяла?

— Не прикидывайся бедной овечкой, Володарцева. Я все про тебя знаю.