Барбаросса

– Прекратите, Гейнц! Где ваша былая воля к победе?

– Моя воля, – огрызался Гудериан, – прямо пропорциональна количеству танков, а их осталось у меня… догадайтесь!

Эфир, растревоженный круглосуточной работой немецких радиостанций, напоминал в эти дни «шумовую оркестровку»: его пронзали вопли преследуемых, крики отчаяния, призывы о помощи… В эту какофонию прорвался вопрос фон Бока: 

– Так сколько, Гейнц, у вас роликов? 

– Около тридцати! Пришлите мне хотя бы «красноголовых» (кумулятивных) снарядов, чтобы я мог отхаркиваться от лезущих на меня русских тридцатьчетверок.

– Красноголовые, – отвечал фон Бок, – фюрер отпускает по личному разрешению, – как ценное лекарство, и нам важно, чтобы его рецептура не попала в руки противника…

Гудериан писал: «У меня остались, собственно, еще только вооруженные шайки, которые медленно бредут назад». Он ехал в Т-IV с радиостанцией, к пушке его танка был привязан мешок, в котором бултыхалась, оглашая лес нестерпимым визгом, большая колхозная свиноматка – это на ужин!

Между тем фон Бок с трудом вышел прямо на ОКВ:

– Кейтель, можете закрывать мой служебный формуляр отметкою о поражении.

Кейтель из «Вольфшанце», затихшего в прусских лесах, пытался убедить его в слабости русских.

– Но я слабости не замечаю, – отвечал фон Бок. – Если мы видим русский КВ, мы еще способны продырявить его болванкой. Но когда мои ребята видят даже одну тридцатьчетверку, то они… молятся. Да, да! Вермахт стал испытывать танкобоязнь, какую раньше внушал другим. Кейтель, не отходите от аппарата.

– Не отхожу. Что передать фюреру?

– Известите его, что у меня неблагополучно с почками и я стал нуждаться в срочном лечении на курортах Земмеринге…

Чтобы хоть как-то гальванизировать вермахт, застывающий в снегах Подмосковья, Браухич 13 декабря вылетел в Смоленск, где фельдмаршал фон Бок сознался, что войска «Центра» уже на пределе изношенности. Гитлер, не доверяя генералам, прислал в Смоленск для наблюдения за ними своего лейб-адъютанта – Рудольфа Шмундта, который нервно похаживал, комкая перчатки.

– Не бойтесь говорить откровенно в моем присутствии, – сказал он, – я способен войти в ваше положение.

– Сейчас, – говорил фон Бок, – у меня нет никаких прогнозов на будущее, ибо дальнейшая судьба войны выходит из сферы чисто военной компетенции. Настал тот самый кульминационный момент, когда требуется чисто политическое решение.

Иначе говоря: пусть думает фюрер, а с него хватит.

– Вы не хотите воевать! – вспылил Браухич. – Как я доложу фюреру о подобных настроениях?

Фон Бок настаивал на приказе об отходе армий. 

– Вы уже отходите! – кричал ему Браухич. – Отходите даже без приказа… На радость русским вы все дороги забили своей брошенной техникой…

На следующий день прибыли Клюге из Малоярославца и Гудериан из Орла; за перебранкою генералов бдительно следил далеко не глупый Шмундт. На раздраженный вопрос Браухича – неужели они не чувствуют прежнего превосходства над противником? – Клюге и Гудериан сознались: н е т, уже не чувствуют.

Браухич демонстративно принял лекарство.

– Простите… не могу! – и показал рукою на сердце.

Всем надоело отчаянное скрипение лакированных сапог Шмундта, и наконец адъютант Гитлера остановился:

– Дайте ответ: что требуется сейчас для фронта?

Фон Бок собрал в сгусток все свое мужество: 

– Срочное отступление. По всему фронту… Но любое решение об отходе в этих условиях может и опоздать!

Рудольф Шмундт связался со ставкой Гитлера в «Вольфшанце», но фюрер отказался слушать об отходе вермахта, вместо него со Шмундтом переговорил Франц Гальдер.

– Что он сказал вам? – спросил фон Клюге. 

– Гальдер сказал, что завтра фюрером будет принято самостоятельное решение. Как в ОКВ, так и в ОКХ ваше положение в России генеральштеблеры не считают таким катастрофическим, как утверждаете вы, сидящие передо мною. Гальдер сообщил мне слова самого фюрера: «Я не могу пустить все на ветер только потому, что в группе „Центр“ фронт по вине генералов оказался в дырках… Дырки можно еще заштопать».

Рудольф Шмундт, щадя самолюбие фронтовых генералов, умолчал о том, что мнение Гитлера о них было выражено более резко: «Их военный и политический кругозор никак не шире стандартного отверстия в унитазе…»